Багатур
Шрифт:
Встав над мерянином, пускавшим кровавые пузыри, Олег холодно спросил его:
— Зачем ты убил моего коня?
— Я хотел тебя убить… — прохрипел охотник.
— Зачем? Что я тебе сделал?
— Панцирь красивый, блестит… И сумы полны…
— Воровать нехорошо, — сказал Сухов за мгновение до того, как сабля перечеркнула мерянину горло.
Не оглядываясь, он поспешил к воронку, снял с него седло и сбрую. Савраска так и стоял неподалёку, хрумкая скудной лесной травкой. Услыхав тихий свист Олега, скакун вскинул голову, продолжая перетирать траву зубами, и подбежал трусцой.
— Молодчина саврасая, — проворковал Сухов, седлая верного друга. — И что бы я без тебя делал?
Вскочив в седло, он поспешил отъехать, внимательно поглядывая по сторонам. Снег на реке был истоптан до льда, тысячи копыт раскрошили и сам лёд, растолкли осколки в пыль и перемешали её с навозом. Искать тут следы сбежавших сивки с буркой просто нереально.
— Нервные больно, — пробурчал Олег. — Да, савраска?
Конь мотнул головой, будто соглашаясь.
Глубокие следы, оставленные слева от дороги, привлекли внимание Сухова. Тут явно прошли две лошади.
Олег поворотил савраску в лес, читая то, что было написано на снегу. Вот лошади разошлись, но недалеко. Идут рядом, в двух шагах друг от друга. Это понятно — чембур удерживает их вместе. Ага! Вот между двумя цепочками следов куст, с которого стряхнули снег. Видать, поводом задели. Значит, точно сивка с буркой, больше некому.
Следы петляли, заводя всё дальше и дальше в лес. Неожиданно савраска заржал — и ему ответили.
— Вот вы где…
Пытаясь разойтись и выпутаться, сивка с буркой захлестнули чембур петлёй вокруг дерева и теперь стояли, печально глядя на Олега.
— Дурни, — ласково сказал Сухов. — Дурень сивый и дурень бурый.
Кони глубоко вздохнули, словно поддерживая это мнение.
Распутав чембур, Олег накрепко привязал его к седлу. К этому времени тьма сгустилась настолько, что отдельные стволы деревьев сливались, чернея на еле отсвечивавшем снегу. И куда теперь? Возвращаться к реке или искать ночлег в лесу? Чертыхнувшись, Сухов не стал садиться верхом, а пошёл впереди, потянув саврасого за собой.
Впереди вроде посветлело, сосняк поредел, открывая пологий холм, поросший молодыми ёлочками. Разглядеть эти подробности Олег не смог, но ладонью ощутил касание колючих верхушек.
С вершины холма ему привиделся слабый огонёк. Остановившись, Сухов напряг зрение.
Сперва он услышал — слабый далёкий скрип, словно дверь приоткрыли. И тут же глаза уловили красноватый отблеск. Сухов улыбнулся. Ага! Кажется, переночевать удастся в тепле!
Он осторожно пошагал вперёд, проваливаясь в снег по колено, а потом его нос уловил слабый запах дыма.
— Верным путём следуем, товарищи, — пробормотал Олег.
Савраска понятливо фыркнул.
Неожиданно ногам стало свободно — снег был расчищен, а впереди, шагах в десяти, громоздилась приземистая избушка. Да нет, изба, и не маленькая. Пятистенок, как минимум. А выстроен он был в интересной манере — нижний венец из мощных брёвен не в землю уходил, а покоился на череде могучих пней, поднимаясь, будто на сваях. Толстые корневища смотрелись, как пальцы когтистые — курьи ножки!
Разглядеть все эти архитектурные излишества Олегу помог факел, чадивший в держаке у двери. Примотав поводья к коновязи, Сухов вежливо постучался. Ему отперли, не спрашивая, кто пришёл.
Он ожидал увидеть согбенную Бабу-ягу с клюкой, а свет обрисовал молодую женщину с длинной чёрной косой, переброшенной на грудь. Кстати, весьма выдающуюся грудь — в обоих смыслах.
Олег хотел было поздороваться и попросить о ночлеге, но женщина сказала спокойным, обычным голосом:
— Проходи, Олег. Я уж и факел выставила, чтобы не заплутал.
— Кто ты? — спросил Сухов в изумлении.
— Крестили Варварою, зовут же Чарою. Проходи, а то всю избу выстудишь.
— У меня кони…
— Конюшня с той стороны. На-ка, возьми факел.
Растерянный, Олег взял трещащий факел и повёл лошадей «на ту сторону». Конюшня оказалась не маленькая, на шесть денников, но лишь один был занят — старой кобылой, безразлично встретившей новых постояльцев.
Сухов завёл коней, распряг их, тщательно протёр каждого пуком соломы, подсыпал сена, подлил в поилку воды из бочки.
Заперев двери конюшни на засов, он потушил факел и вошёл в дом.
Потолки тут были низковаты, но всё выглядело добротным и прочным. В сухом воздухе разливались запахи смолы и хвои, перебиваемые ароматами сушёных трав, пучки которых были развешаны по стенам.
В большой печке, сложенной из камней, гудело пламя, но топили её не по-чёрному — сходящийся кверху дымоход выводил чад наружу, не пачкая сажей потолков. На полицах, на тяжёлом, крепком столе, на широком подоконнике горели толстые восковые свечи, наполняя комнату тёплым, трепетным сиянием. В одном углу стоял гигантский сундук, окованный бронзовыми полосами, в другом находилась кровать — основательный лежак с кипою кошм, застеленный холщовой простынёю и одеялом из беличьих шкурок. «Большая подушка просто обязана быть набитой пухом лебяжьим», — подумал Сухов, оглядываясь в поисках хозяйки.
Варвара появилась из маленькой, низкой двери в незанятом углу. Женщина вышла босой, в одной рубахе, коса её была расплетена.
— Банька растоплена, — сказала она. — Раздевайся, я тебя вымою. У меня тут шесть уваров из трав, они смоют усталость и вернут силы.
— Скажи, пожалуйста, откуда тебе известно моё имя?
— Ведьма я, — дала Варвара простое объяснение. — Ведунья.
— И колдунья? — улыбнулся Олег.
— Колдую помаленьку…
— А не боишься одна жить?
— Откуда ж страху браться, когда одна?
— А если придёт кто?
— Не придёт. Покружит, покружит, да и убредёт себе восвояси.
— А я?
— А тебе я огнем посветила, чтобы не сбился с пути…
Сухов разделся. Варвара тоже стянула с себя рубаху, спокойно и непринуждённо, изящно согнулась на входе в баньку, и Олег облизал сохнущие губы, любуясь круглой попой, всеми плавными изгибами и западинами великолепного тела.
В бане было жарко, пахло волглым деревом и смородиновым листом. Огонь из печи-каменки освещал всё кругом шаткими красными отблесками.