Багатур
Шрифт:
Олег улыбнулся, вспомнив, как Пончик жаловался на слабость свою и неумение защищаться: вот, дескать, любой, кто посильнее, обидеть норовит, задеть или унизить, а то и вовсе прибить. Вот хорошо-то как воином быть — никто на него зря не полезет, а ежели и осмелится, то себе же на горе…
Так-то оно так, но не всё тут просто. Да, клинок к его поясу не для красоты подвешен. Если понадобится, он пустит его в ход, и умеючи. Да разве ж от этого легче жить? Простой человек, меча не имеющий и науки воинской не постигший, живёт, не думая о врагах. Бывает, что и страдает от кулака вражеского, или ножа, или топора, так ведь не каждый же день! А воину нельзя без напряга жить, он всегда должен быть опаслив, всегда спать чутко, а ступать сторожко. Вот уж правда так правда — покой ему только снится!
Кстати, о покое. И где ж ему стать на постой? Улица была пуста, с обеих сторон заборы тянутся высоченные, ворота заперты. А уже темно… хорошо хоть луна за облаком не прячется, дорогу освещает.
Решив дойти до крепостной стены и вернуться к своим, если не повезёт, Сухов неожиданно обнаружил мощные ворота на резных столбах, которые были распахнуты настежь. В глубине двора поднималась крепкая усадебка, дом с крытым двором, с бревенчатым скатом до второго этажа, до амбарных воротин, куда заезжали телеги. На высокое крыльцо вела лестница, а в держаке на витой колонке горел факел.
Савраска тоже заметил живой огонь, встрепенулся, готовясь заржать.
— Тихо, тихо, коняшка, — успокоил его Сухов. — А вдруг нас там не ждут?
Но кони были настроены оптимистично — они дружно фыркали, предвкушая тепло конюшни и много-много корма.
Сухов выбрался к избе с ощущением дежавю. Этот факел… Ворота раскрытые…
Привязав лошадей, он поднялся по крыльцу, старательно потопав, сбивая снег с гутул, и постучался. Потянув на себя дверь, убедился, что она не заперта, и вошёл, попадая в тепло. Дежавю не отпускало его — сухой смолистый запах сгоревших дров перемежался с густым травяным духом. Как тогда, под Москвой…
— Этого не может быть… — пробормотал он и позвал негромко: — Варвара!
Олег ощущал себя странно и стеснённо. Рассудок возмущался самой возможностью встречи с той, кто давно остался в прошлом, как воспоминание, приятное, но и только. А душа спорила с холодным разумом, доказывая недоказуемое.
— Я здесь! — откликнулся нежный грудной голос, и сердце Олегово застучало сильнее, чем в минуты боя.
Из низкой двери вышла Варвара, колдунья и травница, в расшитой рубахе и клетчатой понёве, с толстой косой, переброшенной на грудь.
— Варвара… — выдохнул Сухов. — Это ты?
— Я, я! — рассмеялась женщина. — Прости, что не встретила, я ждала тебя позже.
— Да откуда ты могла знать, что я сюда приду?
— Мне многое открыто и многое ведомо. Да и какая тебе разница, откуда и куда? Главное, что ты здесь!
Тут уж Олег не выдержал, сделал шаг и стиснул Варвару в объятиях.
— Раздавишь… — ласково сказала ведьма.
— Я легонечко…
Тёплые уста приникли к его пересохшим губам, влажный язычок растворил их…
— У меня там кони… — пробормотал Сухов, отстраняясь безо всякой охоты.
— Поставь их и возвращайся. Банька ещё не протопилась, но ничего, с морозу будет хорошо…
Олег нахлобучил обратно свой малахай и покинул избу. Кони встретили его нетерпеливым фырканьем.
— Пойдёмте, пойдёмте, — успокоил их Сухов. — Сегодня нам всем будет хорошо.
Конюшня позади избы выглядела маленькой снаружи, внутри она была ещё меньше, но коням места хватило. И вода была в поилках, и сено душистое в кормушках, и даже зерно — мягкое, проросшее. И тепло.
Аккуратно заперев дверь конюшни, Олег вернулся в дом, не забыв запахнуть ворота и накинуть засов. На заклятие надейся, а рассчитывай на замок.
Вернувшись в тепло, он с величайшим наслаждением скинул куяк и шубу, поснимал всё с себя и прошлёпал в баню. Самое прекрасное в его жизни дежавю продолжало длиться. Всё как тогда…
Варвара уже ждала его — прекрасное женское тело отсвечивало красным трепещущим светом, отражая огонь печи, облекаясь тенями, выступая рельефно и влекуще. Сейчас ей больше подходило не то имя, что дали при крещении, а другое — Чара.
Словно ощутив состояние Олега, женщина согнулась, прямя ноги и выгибая спину. Сухов, чувствуя себя неуклюжим, вонючим варваром, положил ладони на упругие ведьмины ягодицы, вжал пальцы в неподатливую туготу. Чара издала короткий смешок.
— Ты забыл, как овладевают женщиной?
— Я так давно не мылся…
— Потом, потом! Я хочу тебя, сильно-пресильно…
И Олег отбросил всё, что сдерживало порыв, утонул в Варваре, пропал в горячей сладости, слыша страстные стоны и крик наслаждения, доносившиеся словно из иной вселенной.
Осуществилась их любовь. Женщина распрямила свой стан, вытянулась, упирая руки в низкий потолок. «Изнемогла… — вспомнилось Сухову. — Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»
— А вот теперь я отмою моего кочевничка, — промурлыкала Варвара, — моего степняшечку! Отпарю, отхожу вениками!
И началось чистилище, из которого Олег вынырнул очень не скоро, а в себя пришёл лишь в горнице, сидя за столом. Чара поставила перед ним полную миску похлёбки и стала с улыбкой наблюдать за тем, как мужчина поглощает приготовленное ею яство. Дежавю было ещё и превкусным…
Отужинав, Сухов разомлел, его потянуло в сон, но в постель он не спешил, хотел просто посидеть рядом с красивой женщиной. Красивой и умной. Загадочной. Таинственной.
Как раз тайны выпытывать он не стал — всё равно ведь не скажет, не откроет своих секретов. Но почему бы не спросить о себе самом?
— Ответь мне на один вопрос, — сказал он. — Что мне делать дальше? Как быть?
Варвара улыбнулась.
— Ты за кого меня принимаешь? — спросила она ласково. — Я всего лишь ведьма, смертная женщина. Я читаю в будущем и прошлом лишь то, что открывает мне Творец и Вседержитель. Не всесильно моё колдовство, предел положен наложению заклятий. Люди — это листья, несомые холодным осенним ветром. Пузырьки, что вздуваются и лопаются в бурливом потоке. Судьба несёт нас от рождения к смерти, и ни одному опавшему листку не дано лететь против ветра…