Багатур
Шрифт:
И опять Сухов ощутил превосходство Бэрхэ-сэчена — тот снова вёл в поединке, постоянно нападая и не оставляя времени для контратаки. Всего умения Олега хватало лишь для того, чтобы уберечься от разящей стали. Он стал биться бережливо, пристально следя за братом Иоганном, пытаясь уловить малейшую ошибку — и воспользоваться ею.
Боковым зрением уловив отблеск слева, Сухов догадался, что это солнце отсвечивало в створке окна, заделанного слюдой или настоящим стеклом. И принялся перемещаться по кругу, принуждая Бэрхэ-сэчена поймать «солнечный зайчик». Это ему удалось — монгол прижмурил глаз, уколотый вспышкой, и сабля Олега в тот же миг коснулась остриём немытой шеи сотника. Но и сам Сухов ощутил холодное касание лезвия у кадыка.
Оба противника замерли, уравняв шансы.
— Ты можешь убить меня, — прохрипел брат Иоганн, — и умрёшь сам.
— Шаг назад! — сказал Олег, задыхаясь. — Оба!
Он отшагнул, удерживая саблю в вытянутой руке. Бэрхэ-сэчен тоже отступил. Сделал ещё пару шагов назад и опустил саблю.
— Ты тщишься уберечь «вечерние страны» [147] от набега? — проговорил Сухов, бурно дыша. — Похвальное желание, благородное и достойное. И разве я мешаю тебе в исполнении его? Вот только стоит ли добиваться высокой цели подлыми средствами? А, брат Иоганн?
147
«Вечерние страны» — государства в той стороне, где садится солнце; Западная Европа.
Брат Иоганн усмехнулся.
— Подлыми? — переспросил он странным голосом. — А ты полагаешь, Хельгу, что сам спасался от смерти в Орде? Да тебя просто оставили в живых!
Пристально посмотрев на Сухова, Бэрхэ-сэчен повернулся и ушёл, будто ничего и не было.
Олег вернул саблю на место, попав в ножны с третьего разу. «Тебя оставили в живых!» Кто же это такой добренький?
Сухов зажмурился и потряс головой. Дьявол, опять всё перепуталось, перетасовалось! Не похоже, что брат Иоганн «слил дезу». Видать, уел он-таки этого ордынца-доминиканца, вот Бэрхэ-сэчен и проговорился, показал хвостик тайны. В самом-то деле, разве трудно было «ликвиднуть» Хельгу, сына Урмана? Да легко! Но ведь он жив. И что? Его «просто оставили в живых»? Бэрхэ-сэчен не раз и не два пытался сжить его со свету и вдруг отступился. С чего вдруг? А если ему приказали? Например, тот, кто оставил послание в рязанском соборе? Нет, глупости это. Откуда таинственному «Тому-Кто-Велит» дано знать о существовании нукера Хельгу? Да кому вообще есть дело до него? Что за хрень происходит вокруг?!
— Чёрт бы вас всех побрал! — с чувством выразился Сухов и побрёл до своих.
Переночевав за городскими стенами, с утра тумен вышел в путь, в последний переход. Вели тумен охотники-сицкари, проживавшие на Сити, — Елизар, Терентий и Буривой.
Олег недолго мучился вопросом, кем же считать сицкарей и тех бояр ростовских, кои угодливо и в подробностях выдали тайну военную — о местопребывании князя Василька. Предатели они, что ли? Вроде да. Так, а кто ж тогда город, свой бросил? Бояре или князь? Чтоб окончательно не утонуть в пучинах морали и этики, Сухов отмахнулся от тягучих дум. Какая ему разница, кто есть кто? О душе думать надобно, правильно тот поп сказал. А душа в теле держится, вот и береги сей сосуд от разбитий…
Лес стоял тёмный, дремучий — сосны и ели росли густо и вымахивали в рост великанский. Тропы вились по дебрям, двоясь и троясь, то бурелом обходя, то болота с чёрными окнами топей, парящих даже в сильный мороз.
Сицкарь по имени Елизар, мало того что ростику был ниже среднего, так ещё и сутулился. Сгорбился в седле, да так и ехал кренделем, балаболя на местном наречии, цокая и зэкая.
— Так и живёте в лесу? — спросил Олег, поддерживая разговор.
— А цаво? — бодро сказал Елизар. — Насы тут давно зивут, навыкли. Белоцек набьём, али медведя подымем — от тебе и мясо на столи. А ягода? А грибоцки? Сам видис, лес какой!
— Кстати, да, — согласился Сухов, — лес у вас что надо.
Неправду говорил Хельгу, сын Урмана, — лес его тревожил, нервировал даже. Тумен шёл узенькими тропинками, растягиваясь на вёрсту, и за каждым деревом могла ждать засада.
На полдороге к Сити могучий бор, что тянулся отсель и до самого Белого моря, поредел, почах — одни ёлочки россыпью, да махонькие все, хворые будто.
— Ёлоцки посли… — озаботился Елизар и передал всем по эстафете, чтобы шли точно следами его, не ступая ни на шаг в сторону, особливо там, где ёлки покосились. Уж если корням не за что держаться, знать, внизу топь, корочкой земляной прикрытая, снежком присыпанная. Ждёт-поджидает ротозея, что ухнет в холодную грязь, да и увязнет в ней до скончания веков — на дне хляби много полегло неосторожных тварей, что преют вместе с нанесённой ветрами листвой. От гниения того тепло поднимается, потому и не замерзает болотина, кое-где проталинами выступая.
Тремя цепочками двинулся тумен, ступая след в след сицкарям. Так и одолели топи по прямой, А после ночёвки в лесу ордынцы вышли на реку Сить.
Речка была неширока, и берега её не оставляли места под селения — всё поросло могучими деревами, соснами да елями, чьим корням подчас не хватало суши, и они вытягивались над замерзшей водою, как лапы загребущие.
Сицкари протянули руки, указывая путь по течению, придавленному льдом, и канули в свой любимый лес. А тумен двинулся вперёд, с каждым шагом приближаясь к месту битвы. Был день четвёртый первого месяца. [148]
148
4 марта 1238 года.
…Великий князь владимирский Юрий Всеволодович предусмотрел всё — выстроил новые избы вдоль берега, и даже баньки соорудил, часовенку поставил, по всем тропам засеки организовал. Много народу прибыло к великому князю — целая тьма. Будет кому приветить проклятых мунгалов!
На всех домов не хватило — те, кто вперёд поспел, расселились в заброшенной деревушке, стеснив хозяев, а прочие шалаши себе строили, шатры ставили, не гася костры ни днём ни ночью.
Всё предусмотрел Юрий Всеволодович, об одном не подумал — не представил себе, что татары могут и с севера подойти. Не верилось ему, что степняки леса одолеют. С юго-востока ждал врага великий князь, от Углича. С полуночи [149] даже сторожи не выставил. А Бурундай явился откуда не ждали…
149
Полуночь — здесь: направление, север. Полуденная сторона — юг.
…4 марта Юрий Всеволодович послал воеводу Дорофея Федоровича в разведку и дал ему три сотни бойцов.
— Просмотри, Дорожа, — сказал великий князь, — все подходы, чтобы ни одного вонючего татарина видно не было на берегу Сити!
— Сделаем, княже, — прогудел Дорожа.
В избе княжьей жарко было натоплено и стояла темнота. Юрий Всеволодович накинул на плечи шубейку, вышел проводить отряд — свет белый увидеть да воздуху свежего глотнуть.
Вовне тёплых стен морозец стоял, хоть и не крепкий, небо хмурилось, обещая снег, ветер шумел в кронах сосен, навевая тревогу. Солнце скрылось за тучами, и на сердце великому князю тоже тень легла — неспокойно стало Юрию Всеволодовичу, тоскливо и страшно. Чудилось ему, что мунгалы поганые притаились повсюду — за каждым деревом, за каждым сугробом стоят и только приказа ждут, чтобы кинуться и покончить со всеми разом.
Поддаваясь малодушию, князь владимирский ужаснулся: что он затеял? На что замахнулся? Впору ли сладить с семью туменами, когда у него один всего, да и тот не его? Ладно, уже не семь полных туменов у Батыги, а едва ли шесть — как-никак порубали татар и рязанцы, и коломенцы, и владимирцы… Юрий Всеволодович усмехнулся скорбно и головой покачал: кого он дурит? Себя? А зачем? Не убавилась сила татарская — одних посекли, так Батый других набрал. И нижегородцы прибились к нему, и ростовцы. И булгары, коих он лично, князь владимирский, обижал не раз, коим не помог в позапрошлом году, когда Батыга Джучиевич земли их разорял, тоже влились в войско ордынское. И мордвины, на которых он настоящую охоту устраивал, такоже присоединились к ретивому внуку Чагониза… И ползёт по земле рать ханская, аки змий многоглавый — отрубишь ему одну голову, огнём пыхающую, а на том месте три новых отрастают… И где ж той силы набрать, чтобы сгубить змия проклятого?