Багатур
Шрифт:
Новобранцы почти не сопротивлялись. Некоторые, конечно, кочевряжились, и таких дружинники выволакивали, скручивая руки до хруста.
— Сказано тебе — иди, — покрикивал Сатмаз, — значит, иди! Не кобенься зазря!
В толпе поднялся ропот, вознеслись крики, плач послышался, а рекруты Амирхана, бледные и встопорщенные, неловко строились, образуя первые десятки армии великого баскака.
— Так он и князя пригнёт, — негромко сказал Вахрамей. — Силу такую возымеет, что Всеволодыч и до ветру сходить не сможет без позволения Амирхана!
— Ты прав, — мрачно согласился Пончик, понимая, что стоит у начала создания самой настоящей оккупационной армии. Ярлык на княжение… Ха! Что проку с того ярлыка? Не великий баскак будет при князе, а князь при Великом баскаке. Не в княжеском дворце станет решаться судьба княжества, а в резиденции Амирхана. [154]
И кто он сам, Александр Игоревич Пончев, в свете новых веяний? Слуга князев? Вроде так. А князь — слуга Орды. Простейший силлогизм получается — он, Шурик Пончев, прислужник ордынцев! Типа, полицай при оккупантах. Дожил…
154
Позже Амирхан настолько приживётся во Владимире, что покрестится и станет Захарием.
Вернувшись во Владимир, Амирхан обошёл Новый город и подыскал себе ладный терем, рубленный в два этажа, с башенками по углам, с галереями-гульбищами да балкончиками. Ранее терем владыка Митрофан занимал, архиепископ владимирский. Пожар почти не затронул хоромы, лишь кое-где до стен дотянулся, лизнул пламенем.
Неудобно было Амирхану в комнатах устраиваться, непривычно, не по обычаю, но приказу Батыя перечить не станешь — надо так надо. И великий баскак решил привыкать к оседлой жизни постепенно. Для начала он приказал на ковёр, раскатанный в трапезной, уложить побольше войлоков, подушек раскидать. Чтобы можно было поесть по-человечески, сидя на полу, а не за столом, как у оросов принято. Обычай перенимать надо, кто спорит, но спешка нужна лишь при ловле блох и при поносе…
…Пончик взошёл на крыльцо епископских палат, нынче резиденции Великого баскака, и прошёл мимо хмурых стражей-копейщиков из тех, что набраны были в Суздале. Воины выглядели странно — оба в кольчугах, в шлемах-шишаках, а сверху — халаты синие, кушаками затянутые, и сабли на боку. Полуоросы-полутатарины.
Пройдя в обширную гридню, где Митрофан обычно гостей принимал да советовался с лучшими людьми города, Пончик застал там одного Гийома.
Барон сидел за столом в белой тунике да в белой же пелерине с откинутым капюшоном и пил чай — дул на него, смешно надувая щёки, и смачно прихлёбывал.
— Приятного аппетита, милорд, — брякнул Александр.
Барон покивал ему благожелательно, вовсе не походя на того злобного Кощея Бессмертного, каким предстал пред жителями Суздаля.
— И вам те же пожелания, — чопорно ответил брат Вильгельм. — Чайку?
— Не откажусь.
Брови Гийома задрались.
— Удивлён, — признался он. — Русы не знакомы с чаем и воспринимают сей благостный отвар с превеликим подозрением.
— Я знаком, — буркнул Пончик.
— Прошу прощения за то, что сделал вид, будто не признал вас, Александр, — церемонно сказал барон. — Не время было и не место. Хотя, признаться, рад был увидеть вас во здравии — и при князе. А что поделывает друг ваш, Олег?
Шурик кратко изложил события прошлой осени и истекшей зимы.
— Рад за него, — искренне выразился Гийом. — Я-то сразу приметил, что Олег к князьям вашим относился без особого уважения.
— Просто Олег привык к строгому порядку и жёсткой воинской дисциплине, — проговорил Пончик, то ли защищая, то ли оправдывая друга. — А князья… Да вы же и сами всё понимаете! Не то что в Орде… Угу.
— О, да, — кивнул Гийом. — Орда — это железная дисциплина и строжайший порядок. Чингизидам досталась самая могучая в мире армия, непобедимая и всёсокрушающая. М-да… Хотите услышать о моих приключениях?
Пончик, набрав полный рот чаю, лишь кивнул.
— Пейте, пейте, — сказал Гийом и задумался. — Чай хорош, и весьма.
Напиток и впрямь был душист и вкусен. Подвяленные листья развернулись в кипятке и слабо окрасили настой, но запах приятно щекотал ноздри. Прихватывая медку, Александр хлебал чай, а барон повёл свой рассказ.
— Когда на Днепре сошёл снег, — начал он, — я пристроился к купцам и вместе с ними доплыл до Херсона. Там-то я и повстречал брата Рогерия…
Пончик едва не подавился чаем.
— Конвентуального приора?! — воскликнул он.
— Вы знали Рогерия? — удивился Гийом.
— Я похоронил его, — увял Александр. — Он умирал от ран и холода в рязанских лесах. Надеюсь, что волки не отыщут его могилы…
Барон перекрестился.
— Тогда вам будет легче понять меня, — сказал он и продолжил: — Именно через брата Рогерия я и был приобщён к делам доминиканского ордена и принял имя Вильгельма, а зимою послали меня в Сарай-Бату, в столицу Белой Орды. Это удивительный город, где есть улицы, но нет домов, только юрты, но уже строятся храмы и дворцы. Там я пристроился к нойону Амирхану, ещё не зная, какое возвышение ждёт его. И вот я здесь.
— А что Амирхан желает делать дальше? — спросил Пончик. — Куда направиться?
Гийом понятливо кивнул.
— Нынче везти дань в Орду не получится, — сказал он. — Скоро снег рыхлеть начнёт, земля размякнет — и сани не проедут, и телеги застрянут. Ждать надо тёплых дней, лета ждать. А пока собирать «ордынский выход», копить его до времени… — Барон отставил чашку и утёрся. — Мне так кажется, Александр, или вам на самом деле не по душе служить при великом баскаке?
— Честно?
Брат Вильгельм кивнул.
— Не по душе, — признался Пончик, не ощущая особой враждебности со стороны Гийома.
— Ага, — кивнул тот. — А почему?
— Странный вопрос, — пожал Шурик плечами. — Сперва пришли захватчики, разграбили города наши, пожгли, а теперь хотят тут устроиться прочно и надолго, чтобы уже не разом добычу брать, а постепенно добро вытягивать. Вроде как десятина и не великая дань, а всё ж иго… Этак, за десяток-то лет, можно серебра больше выкачать, нежели за один набег! Угу…
— Верно, — тонко улыбнулся Гийом. — И что же вам в том не нравится?