Багдадский вор

Белянин Андрей Олегович

Ахмед заявился только к вечеру. Когда он, стонущий и бледный как смерть, протиснулся в лавку, оба друга едва не вздрогнули – бедный башмачник был практически гол, избит до синяков, а также лишён двух передних зубов сразу, в верхней и нижней челюсти. Говорить что-либо отказался напрочь, рухнул на обрезки кож и рыдал не переставая аж два часа подряд! Естественно, все предположили самое худшее… Хотя, видимо, всё-таки «самое худшее» башмачника миновало, ибо обе руки у него были на месте, а голова твёрдо сидела на жилистой шее. Пока Насреддин как-то успокаивал неудачливого торговца краденым, Оболенский, не сумев вытрясти из Ходжи последние деньги, вскочил на Рабиновича и пустился вскачь через базар. Вернулся вскоре с целым мешком всякого добра за плечами. Не размениваясь

на мелочи, он по ходу верхового маршрута украл: кувшин вина, две пиалы, новый пояс, тюбетейку узбекскую, чёрную папаху, две горсти урюка, железный шкворень, половину сдобной лепёшки и не очень новый халат. Всё это Лев от души выложил перед настрадавшимся башмачником, и тот, после принятия наполненной до краев пиалы, сбивчиво и плача кое-как поведал сочувствующим свою печальную историю…

– Клянусь аллахом, я был жестоко наказан за свою гордыню, и лукавый шайтан послал мне навстречу самое страшное испытание, коему только подвергается мужчина, – искушение вожделением.

– Женщина. Все беды от них… – чуть слышно прокомментировал Ходжа.

– Соболезную, – так же тихо кивнул Лев, – сам горел на бабах.

– Мне удалось найти не особо щепетильных караванщиков из кочевых арабских племен. Они охотно купили почти всё и дали хорошую цену. У меня на руках было целых двенадцать динаров… – всхлипывая, продолжал Ахмед. – Но я… о проклятая глупость и жадность! Я возжелал оставить себе парчовый пояс благородного господина Шехмета! Он так шёл к моему старому халату. Я только подумал, что вы не будете против, а тут мимо меня вдоль улицы проходит она…

– Она? – переспросил Оболенский.

– Ну не он же! Вах, ведь речь шла о женщине… – раздражённо напомнил домулло.

– Она была чудом из чудес, друзья мои! Её лицо, как и положено достойной мусульманке, чтящей законы ислама, было скрыто чадрой. Но стан, схожий с кипарисом!… Но руки, нежнее озёрных лилий!… Но маленькая ножка в парчовом узорчатом башмачке!… Но индийский аромат её благовоний…

– И ты был к ней так близок, что уловил аромат? – не поверил Насреддин.

– Видимо, это были те ещё благовония! – сделав акцент на второй букве «о», подковырнул Лёвушка.

Ахмед укоризненно взглянул на одного и второго, дождался, пока им станет стыдно, и вновь вернулся к печальному рассказу:

– Наверняка прекрасная госпожа, пленившая моё сердце, шла с базара, где делала необходимые покупки. Я бы и не дерзнул преследовать её своим вниманием, но шедшая позади старуха приблизилась ко мне и шёпотом сказала: «Благовоспитанный муж, судя по твоему богатому поясу, ты человек, имеющий средства. Если тебе понравилась моя госпожа – смело следуй за нами, но держись поодаль. Я буду поручительницей твоего счастья, если ты будешь щедр к старой женщине». Мы долго шли, и вот наконец моя высокородная пэри вошла в один дом, а старуха поманила меня пальцем: «Есть ли у тебя золотой динар, чтобы я подкупила раба, сторожащего дверь? Не будь скуп, моя госпожа – богатая вдова, и если ты понравишься ей в постели, то всё вернешь сторицей…»

– И ты дал ей монету?! О неразумное дитя…

– Ни фига себе дитя?! – искренне возмутился Лев. – Да он меня лет на восемь старше, лох великовозрастный!

– Я… я… решил, что из двенадцати динаров четыре уж точно мои, и отдал один. А эта старая карга, чтоб шайтан изъязвил её лживый язык чирьями, увидела все деньги и ласково повела меня внутрь дома. Мы прошли в богато убранную комнату, где старуха оставила меня, а вскоре туда пришла та, о ком «вздыхают в зависти цветы – им не дано подобной красоты…». Её лицо всё ещё было сокрыто от моих глаз, и села она напротив, и говорила со мной нежно, и угощала фруктами, и вскоре ушла, ибо не в силах была сдерживать страсть, пронзившую её, подобно дамасскому кинжалу!

– Ёлы-палы, вот так сама и сказала? Я фигею…

– Лёва-джан, не перебивай, очень поучительная история… – заступился за башмачника Насреддин, хотя оба уже отлично понимали, к чему идёт дело. Далее расписывать смысла нет, всё сводилось к банальному охмурению клиента. Старуха с девицей явно работали в паре. Убедив «вожделеющего мужа» в том, что цель близка, из него выудили ещё два динара на вино и покрывала, после чего отправили на омовение перед актом. Пока парень наскоро обливался ледяной

водой из медного кумгана, бабуля успешно стырила все его вещи, включая завязанные в платочек динары. Ахмед узрел удирающих сообщниц через окошечко – они были уже на улице, благополучно скрываясь в толпе. Покуда бедняга искал, чем прикрыться, покуда выбежал из дому… Короче, ту девицу он так и не нашёл, но был жестоко поколочен купцом, чью жену он принял за беглянку и пытался заглянуть ей под чадру. Избитый, ограбленный, униженный башмачник в конце концов сдался и побрёл домой, но у небольшой лавки цирюльника вдруг нос к носу столкнулся с той самой старухой! Первоначально он её едва не задушил… потом всё же овладел собой, дал старой ведьме возможность высказаться, и она не стала отпираться. Наоборот, призналась во всём и «честно» сказала, что её госпожа с деньгами прячется у цирюльника, и если «великодушный муж» пощадит их и не станет устраивать скандала, то она сию же минуту всё ему вынесет. Так как из лавки был всего один выход, лопоухий Ахмед позволил обманщице войти к цирюльнику. Через минуту оттуда выскочил главный мастер с двумя рослыми учениками, башмачника сгребли в охапку, занесли внутрь и, невзирая на вопли протеста, клещами удалили два совершенно здоровых зуба! Старушка исчезла бесследно… Как оказалось, она заплатила «за избавление своего безумного племянника от дикой зубной боли», а цирюльники в те времена осуществляли и функции стоматолога. Теперь представьте себе, в каком состоянии несчастный Ахмед добрался до своего дома… Не надо хихикать, это не смешно. На самом деле это был вызов! Вызов великому и неповторимому Багдадскому вору! Лев постарался сделать серьёзное лицо…

Глава 29

Две обиженные мыши – бьют баки слону!

Хитовый аттракцион индийского цирка.

Когда кое-как отпоенный вином, отревевшийся и выговорившийся башмачник наконец-то уснул, друзья сели за обсуждение планов военных действий. Или попросту – святого возмездия двум профессиональным преступницам неприкасаемо-слабого пола. Как оказалось, Ходжа Насреддин даже знал обеих. Конечно, не имел чести быть знакомым лично, но, так сказать, премного наслышан…

– Эту старую обманщицу зовут Далила-хитрица. Она известна всему Багдаду своими проделками, но мало кто знает её в лицо. У неё сотни обличий и тысячи уловок, она не стыдится надевать мужское платье и лжёт так же легко, как мы дышим. Её покойный муж разводил почтовых голубей для эмира, после его смерти старуха возжелала получить его должность и жалованье. Но закон запрещает женщине самой добиваться встречи с эмиром, и она решила привлечь внимание всех, облеченных властью, обманывая самых уважаемых людей. Злобная ведьма сладкими речами околдовывала простодушных мусульман, и те отдавали ей свои одежды, золотые украшения, деньги, скот, даже дома!

– Бодрая бабулька… – уважительно признал Оболенский, в свете сегодняшних событий он не был расположен к шуткам и слушал очень внимательно, жалея лишь о невозможности законспектировать сведения о потенциальном противнике. – Слушай, а вот та, вторая, за которой, собственно, и побежал наш простофиля, она кто?

– Она её дочь.

– Значит, работают на семейном подряде…

– Это младшая дочь, её зовут Зейнаб-мошенница. Старшая давно замужем за уважаемым купцом и ведёт достойный образ жизни. А вот Зейнаб никто не хотел сватать, и она вбила себе в голову заполучить в мужья двоюродного племянника самого Шехмета. Юноша ещё молод, но уже имеет собственные казармы и отряд в двадцать молодцов, его имя Али Каирская ртуть.

– Хм, не уверен, но вроде бы я слышал что-то подобное от дедушки Хайяма… Так что, этих аферисток никак не могут взять с поличным?

– О, избави тебя аллах от такой наивности… Они обе уже добились своего: старуха получает жалованье в тысячу динаров от самого эмира, а её дочь на следующей неделе входит третьей женой в дом шехметовского племянника.

– Не улавливаю железной логики, а зачем же тогда они так нагрели нашего Ахмеда?

– Да от скуки… – пожал плечами Насреддин. – Для них эти жалкие двенадцать динаров ничего не стоят, но зло и обман настолько завладели их сердцами, что они и дня не проживут, не обидев кого-нибудь в Багдаде. Люди жалуются, но, увы…