Багровая заря
Шрифт:
— Продукта?
Юля улыбнулась.
— Да, так здесь принято называть кровь.
Таблица гласила следующее:
Рядовые члены «Авроры» — 1500 г/сутки
Чистильщики — 1800 г/сутки
Бойцы — 2000 г/сутки
Специальная категория — без ограничений
Я спросила:
— У «Авроры» есть бойцы?
— Разумеется, — ответила Юля. — Как
— А если кто-то, уже употребив свою норму, захочет получить ещё? — спросила я.
— Ну, это исключено, — сказала Юля. — Если хищник сыт, по нему это видно. И если голоден — тоже.
— А что это за специальная категория?
— Высшее руководство «Авроры». Ну, и сама Аврора, конечно.
Вошла девушка в белой спецодежде и перчатках и внимательно взглянула на нас. Улыбнувшись, спросила:
— Спецкатегория?
— Ага, — ответила Юля весело. — Мне полторы тысячи грамм, пожалуйста.
Девушка перевела приветливый взгляд на меня.
— Вам?
— Ограничусь тысячей, — сказала я.
Девушка принесла и положила перед нами на столик прозрачные мягкие пакеты с носиками, которые были закручены пробками. Юля взяла свой, открутила пробку и принялась высасывать содержимое. Я взяла в руки второй пакет. Сквозь прозрачный хирургический пластик чувствовалось живое тепло, как будто я держала в руках некое непонятное существо без рук, без ног и без головы, состоявшее из одного живота, в котором булькала кровь.
— Свежая?
Юля, не отрываясь от своего пакета, кивнула. Я рискнула открутить пробку и сделать небольшой глоток.
— Ну, как? — спросила Юля.
— Немного непривычно.
Пятьдесят пар глаз изучали меня. Они рассматривали мой элегантный чёрный костюм, подаренный мне Юлей, который не очень хорошо сочетался с моей щетинистой головой, но никто не смел сказать мне, что меня уродует моя причёска. Все знали, что я недавно освободилась из орденской тюрьмы, в которой я — цитирую фразу из моей биографии — «подвергалась изощрённым пыткам и переносила страдания, которые не всякому под силу перенести».
Меня попросили рассказать, и я рассказывала. Пятьдесят пар ушей слушали мой рассказ о том, что это за место — тюрьма Кэльдбеорг, и каково мне там было сидеть. Почему-то всех это интересовало больше всего. Слушали внимательно, ловя каждое слово. Содрогались. Хмурились. Осторожно спрашивали. У кого-то был приоткрыт рот. Я ничего не преувеличивала, рассказывала всё, как было, и в глазах Каспара, сидевшего в первом ряду, я читала подтверждение каждого моего слова. Он сопровождал меня на все встречи. На некоторых присутствовала и Юля, но сегодня её не было.
Было много молодых — новообращённых. Они волновались, когда я задерживала на ком-то из них свой взгляд. Волнение, смущение, а иногда и благоговейный трепет — вот что я видела на их лицах. Я не знала их, видела их в первый раз, но они все знали, кто я такая.
Сегодня с самого утра я чувствовала себя не очень хорошо, но ничего не сказала ни Каспару, ни доку. Преодолевая слабость, я стояла за небольшой кафедрой. Почему-то никому не пришло в голову поставить стул, а я бы от него не отказалась. Но просить принести его я не стала. Чтобы никому не показать, что мне было трудно стоять, я старалась опираться на кафедру лишь слегка, хотя у меня было большое желание просто повиснуть на ней. Это была моя единственная опора.
— Заключённые умирают там? — спросили меня.
— Впадают в анабиоз от плохих условий и плохого питания, — ответила я. — Их не возвращают к жизни, а просто избавляются от них. Да, это своего рода смерть.
Я чувствовала себя не совсем здоровой и испытала бы огромную признательность к тому, кто предложил бы мне присесть. Но никто не предлагал. Поднялась одна рука.
— Да, слушаю вас.
Встала молодая хищница. Ничего особенного: волосы русые, зачёсаны назад, тёмный свитер. Она очень сильно волновалась.
— Аврора… Вы меня, наверно, не помните… Конечно, вы меня не помните, потому что это было давно. Но я это запомнила на всю жизнь…
— Мы знакомы? — спросила я.
На неё стали оборачиваться. Она залепетала прерывающимся от волнения голосом:
— Мы встречались всего один раз, вы не можете помнить, прошло много времени… Я… Мне выпала честь быть спасённой вами. Вы меня спасли от мужчины… Который меня душил в парке… Я Катя… Я вас ещё хотела напоить чаем, но вы отказались… Сказали, что не пьёте его… Я тогда не знала, почему. Теперь знаю… Теперь я сама его уже не пью. Я Катя… Вы… Вы не помните?
Я смутно вспомнила её лицо, но даже не её лицо мне лучше вспомнилось, а спина мужчины, который её душил, и хруст его шеи. Да, кажется, она предлагала чай.
— Вы… Вы тогда мне говорили, чтобы я не ходила одна поздно вечером… Потому что… потому что…
— Катя, не волнуйтесь. Я помню этот случай. И я помню вас. Давно вы в Обществе?
— С самого начала. Вы правда меня помните?
— Да, помню. Приятно встретить вас снова.
— А можно… Можно мне… пожалуйста… подойти к вам?
— Прошу вас.
Она шла, провожаемая любопытными взглядами. Кто-то смотрел даже с завистью. От волнения она не смотрела себе под ноги и, поднимаясь на кафедру, запнулась.
— Осторожно, Катя!
Я подхватила её под руку, иначе она упала бы. От соприкосновения со мной она вся затрепетала. Казалось, она вот-вот упадёт в обморок от охвативших её чувств.
— А можно… Можно мне вас… — залепетала она.
Её руки дрожали, приподнятые, готовые меня обнять. Я позволила ей это сделать. И как раз вовремя: у меня закружилась голова и зазвенело в ушах. Я повисла на ней, и она от неожиданности пошатнулась.