Багровое око
Шрифт:
Осторожно подойдя к скалистому краю обрыва, они заглянули вниз. На глубине не менее ста локтей пенилась и рычала обрушивающаяся на камни вода. Гул стоял такой сильный, что приходилось напрягать голос, чтобы расслышать друг друга. От густых брызг их волосы и набедренные повязки мгновенно намокли…
— Клянусь усмешкой злобного Сета, выхода у нас только два! И ни один мне не нравится! — заявил Кимириец вечером следующего дня, который они целиком посвятили исследованию обрыва по левую сторону реки. — Либо мы идем вдоль обрыва, таща на себе пирогу и вещи, до тех пор, пока не набредем на приличный спуск. Это путешествие может занять — один Кром знает сколько! — дней. Спустимся и повернем назад, к нашей речке, опять-таки с пирогой на хребте. Есть другой выход: спускаться прямо здесь, вблизи от водопада, — он махнул рукой в сторону ревущей воды. — Лазаешь ты, как обезьяна, я тоже не совсем плох в этом деле; веревок у нас приличный запас. Вот только лезть придется, тоже прихватив с собой пирогу и вещи. Ибо мне не хотелось бы продолжать путь на юг на своих двоих…
Он вопросительно взглянул на собеседника. Шумри задумался. Первый путь был долгим и изнурительным, второй — изнурительным и коротким, но при этом смертельно опасным. Как и Конану, ему не внушали ни малейшей симпатии оба варианта.
— Пойдем, взглянем еще раз, — попросил он.
— Отчего не пойти, — согласился киммериец.
На закате, под лучами медленно опускающегося за хребты дальних гор темно-золотого солнца водопад выглядел еще фантастичнее.
— Послушай, — не сводя зачарованных глаз с раскинувшейся впереди и под ним чудесной картины, начал Шумри, — может быть, есть и третий путь? Самый быстрый?
— Почему нет? — пожал плечами киммериец. — Давай вырежем из парусины пару крылышек, привяжем к локтям и… — он взмахнул руками, словно собираясь оторваться от земли и воспарить в воздухе. — Всего десять лун назад мне бы ничего не стоило перемахнуть через эти камни. Тогда у меня был приятель-кутруб, огромная образина, весь мохнатый и с крыльями. Он бы перенес меня вниз за три взмаха крыла… Помню, когда я сидел на его волосатой и жесткой, как старое мясо, спине, а внизу проносились пустыни, поля и оазисы… люди мельтешили, как муравьи, верблюды казались саранчой… — я ему позавидовал: и почему боги наградили крыльями это чудовище? Чтобы удобнее было разыскать с высоты караван в пустыне, ринуться вниз и вдоволь нажраться человеческой плоти?.. Тупая и кровожадная тварь летает, а человек должен ползать, как муравей или ящерица…
— Да, да, — Шумри взволнованно покивал головой. — Человек должен ползать, но, знаешь, это не навсегда. Мой аргосский мудрец говорил мне, что после смерти…
— Опять аргосский мудрец! — в сердцах вскричал киммериец. — Хватит с меня и того, что по милости твоего мудреца я оказался один Нергал знает где, и главное, непонятно с какой целью! Не желаю выслушивать прочие его бредни! Пошли лучше спать. Отоспимся, как следует: завтра потребуются свежие силы.
Глава 3. С помощью бури
Но как следует, отоспаться не удалось. Во всяком случае, Шумри. К монотонному реву водопада, не дававшему погрузиться в ласковый омут дремы, присоединилась какая-то необычная духота. Проворочавшись без сна на паре мягких шкур, немедиец поднялся с первыми лучами солнца. Его удивило, что к рассвету духота не уменьшилась.
Когда солнце поднялось над верхушками дальних деревьев, на небе показалось небольшое облако, густо-серое, похожее на плотно сжатый комок немытой овечьей шерсти. Оно на глазах увеличивалось в размерах, и Конан, встречавшийся с похожими явлениями в пустынях Турана, принялся быстро, хотя и без суеты, принимать меры. Прежде всего, из группы баобабов, среди которых они разбили свой лагерь, он выбрал самое низкое и толстое дерево. К его стволу он прочно примотал веревками пирогу и собранные в два дорожных мешка из кожи носорога вещи. Пока он с помощью Шумри занимался этим, туча выросла и закрыла половину небесного свода. Духота сменилась порывами резкого ветра.
Киммериец облачился в легкую, но прочную одежду из кожи, посоветовав Шумри сделать то же самое, нацепил на пояс меч и кинжал, на спину повесил лук со стрелами и дну из шкур, которые они употребляли в качестве подстилок. Затем, не жалея веревок, привязал напарника к тому же дереву, рядом с пирогой. Привязывать себя самого, без чьей-либо помощи, было довольно трудно, и он покончил с этим занятием, когда вокруг уже вовсю грохотало, ревело и заливало ринувшейся с небес водой.
То, что было маленькой тучкой, превратилось в дикого небесного зверя, в вопящую глотку разгневанного, либо пьяного вдрызг божества. Ветер стал ураганным. Он кружил, словно сорвавшийся с цепи мокрый пес, то и дело меняя направление. То влажные и упругие воздушные лапы давили в лицо киммерийцу, выжимали слезы из плотно зажмуренных глаз, то вдруг он напирал в спину, наваливался, рычащим дыханием обдавал шею, грозил расплющить о грубую кору дерева.
Река ревела, пенилась, и невозможно было различить границу между ее белесыми валами и падающей с небес завесой дождя. От непрерывных раскатов грома лопалась голова. Конан с ужасом слышал то справа, то слева от себя треск, а затем похожий на глубокий вздох мокрый шорох — то падали вывороченные с корнем деревья, столетние баобабы, чьи стволы могли бы обхватить, взявшись за руки, лишь два-три человека.
Всем своим телом киммериец чувствовал, что и их дерево, кряжистый великан, потрескивает и вздрагивает в объятьях ветра, готовое разделить судьбу сдавшихся товарищей. Подобно тем мифическим гигантским существам, которые где-то в толще земли держат на плечах весь груз мира, Конан изо всех сил напрягал мускулы рук, плеч и спины, стараясь удержать дерево, не дать ему рухнуть. Босые его ступни чувствовали, как рвутся под землей со звонким стоном, словно струны, могучие корни…
Даже могучее тело варвара не способно было выдерживать подобные усилия долго. Конан стал уставать. Апатия овладела им. От мокрой, облепившей грудь кожаной одежды тоскливый холод подкатил к сердцу.
К счастью, устало и пьяное божество. Все реже, все слабее доносились с взлохмаченного неба его проклятия и ругательства. Стена дождя иссякла. Ветер, словно собака, тонко чувствующая настроение хозяина, перестал бесноваться, улегся, свернувшись калачиком, на мокрой и грязной земле. Буря утихла так же быстро и резко, как и началась.
Плохо повинующимися пальцами Конан распутал узлы веревки и отлепил тело от жесткой коры. Сбросив с себя мокрую кожу и размяв онемевшие мышцы рук и ног, он с наслаждением подставил плечи под лучи вернувшегося светила и огляделся вокруг.
Шумри, с прибитыми к темени мокрыми волосами, обалделый и оглушенный, также благополучно справился со своими веревками и опустился прямо в траву у подножия дерева.
Божество порезвилось вволю. Из всей рощи баобабов стоять остались лишь три или четыре дерева, оказавшихся самыми стойкими. Большинство же было повержено. Вывернутые светлые плети корней вздымались, словно застывшие в брачном танце змеи. Ярко-зеленые, умытые ливнем листья гордых крон, недавно еще шумевших высоко под небом, перемешивались с травой.
Сильный дождь смыл почву и песок, и теперь берега реки, взволнованно скачущей, плюющейся белой пеной, состояли из голых камней, бордовых, с розовыми прожилками, напоминающих плоть окаменевшего великана.
— Он славно повеселился, старина Кром! — сказал Конан. — Или это было какое-то местное божество? Отвел душу, нечего сказать! Попугал чернокожих людишек! Клянусь подземельями стигийских жрецов, близится период дождей!..
Идти на охоту после всего перенесенного не хотелось, и путники перекусили сушеным мясом и вяленой рыбой из своих запасов. Мешки из кожи носорога не подвели, и пища не отсырела.