Багряный декаданс
Шрифт:
Я неуверенно взяла, обхватив неповинующимися пальцами тонкую хрустальную «ножку».
— Тогда зачем всё это? Ты… Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Порой, мне кажется, что ты меня любишь, а порой, что ненавидишь.
— Всё так, — с кривой ухмылкой согласился демон. — Я ненавижу тебя. И люблю. А что на счёт тебя? Разве ты не испытываешь тоже самого? Разве не бывает дней, когда ты хочешь моей смерти? И дней, когда ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Разве ты не вспоминаешь те моменты, когда мы были близки? Когда наши губы соприкасались, пробуя друг друга на вкус? Разве это не было…, - он шумно вдохнул воздух, задумавшись на мгновение, будто подбирая правильное слово, — захватывающим? Разве твоё сердце не замирало, а после не билось сильнее, взрываясь в груди? — интимным шепотом спросил он, в один плавный и такой же тягучий как багряный напиток шаг приблизившись ко мне. — Разве ты не думала о том, что однажды мы останемся только вдвоём?
— Пожалуйста…, - искренне взмолилась я, дернувшись назад и расплескав напиток. Густые красные капли усеяли мои руки, протянувшись цепочкой блестящих драгоценных рубинов, резко контрастируя с моей утончившейся до предела кожей. — Пожалуйста, — продолжала шептать я, чувствуя, что вот-вот накатит истерика, — найди себе другую. Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Но я… я не выдержу всего этого.
— Тебя нельзя заменить, Мира, — проговорил демон и, глядя мне в глаза, полностью завладев моим внимание так, что даже если бы я хотела не смотреть на него, то не смогла бы отвести взор. Но я хотела. И признаться в этом было трудно. Как будто саму себя предавала. И тягостно, и муторно, и обидно. Обидно от мысли, что все-таки они, демоны, меня переиграли. А играли ли они по-настоящему? Играли со мной или мной? — Теперь уже точно нет. Я не могу тебя отпустить. Ни у тебя, ни у меня нет выбора. Но разве… Тебе это не нравится? Разве ты не чувствуешь себя особенной?
Выдохнув последние слова, он грациозно и плавно склонился к моему запястью, собирая губами блестящие капельки. Темные глаза мерцали, глядя исподлобья, сквозь упавшие, чуть подвивающиеся черные пряди волос.
— Разве тебе не нравится, — жарко шептал мне в кожу Сатус, поднимаясь губами выше, следуя от запястья к сгибу локтя. Я задрожала, чувствуя, как внутри распаляется что-то объемное, тяжелое и всепоглощающее. — Когда я с тобой такой…
— Ты жестокий, — с трудом вымолвила я. И мне даже хватило сил вырвать руку и отступить назад, а потом еще и еще. Он легко отпустил, но только потому, что знал — бежать мне некуда. Скользящим движением, околдовывая чарующей улыбкой он двинулся за мной, словно неторопливый охотник, знающий, что добыча загнана в угол и практически повержена.
— С другими — да, — склонил он голову к плечу. А у меня от звучания его физически ощутимого напористого голоса кожа дергалась, и кровь шумела в ушах, как море. Мир сузился, сжался до одной точки и этой точкой был Сатус. — Но не с тобой.
— Со мной тоже.
— Разве? — соблазнительные губы дрогнули в мягкой, покровительственной улыбке. — Я делаю все, о чем ты просишь.
— Я ни о чем тебя не прошу! — выкрикнула я, пытаясь перестать осиновым листом на ураганном ветру. — Вернее… я прошу! Я прошу оставить меня в покое! Я прошу прекратить игру, которую все затеяли! Ты! И мама! И Луна! Все вы… я же для вас ничего не значу! Я для вас просто инструмент! Вы… я….
Я запнулась, говорить было тяжело, а думать еще тяжелее. В голову будто кто-то напустил густой туман, который поглотил собой все мысли.
— Кажется, — довольно и почти напевно протянул Сатус, — кто-то запутался. Мышка, — он встал передо мной, неустрашимый и вызывающий, подобно древнему богу войны, намеренно оставляя между нами небольшое расстояние, но прекрасно понимая, что я — на пределе. — Я перед тобой… Я предлагаю тебе себя и всё, что у меня есть. Я предлагаю тебе трон, империю, слуг, которые будут готовы выполнить любое твоё желанию, народ, который будет преклонялся перед тобой, как перед божеством и армию, которая защитит тебя от любой угрозы. Я предлагаю тебе Аттеру. Я отдаю тебе весь мой мир. И цена за это совсем небольшая. Почему же ты не берёшь? Моя сладкая девочка, моя маленькая мышка, постоянно норовящая удрать…
— Потому что ты сам не веришь в то, что любишь меня, — я сжалась в попытке защититься и блуждая рассеянным взглядом вокруг — по оставленному блюду с виноградом, по нечаянно уроненному вееру, по подушкам, настолько скомканным, что было очевидно — еще недавно на них занимались чем-то, очень энергичным. — И потому что мы оба знаем — у нашей истории не будет счастливого конца.
— Не верю? Я не могу не верить, ведь у меня болит не переставая… вот здесь, — и он схватил мою руку, силой разжал стиснутые пальцы и приложил к своей оголенной груди, положив сверху обе свои ладони и теснее сильнее прижав к себе. Едва пальцы коснулись теплой гладкой кожи, меня как кипятком окотили. И я на одно, но очень долгое мгновение задумалась, может ли та боль, что жила во мне быть нашей общей болью? — Что же это болит, мышка? Неужели сердце?
Я не ответила, молча кусая губы и уже чувствуя металлический вкус собственной крови во рту.
— Твое сердце? А что по поводу сердца моего?
Брови демона выгнулись с издевательской учтивостью.
— Все еще злишься из-за нас с твоей матерью? — он рассмеялся, но оборвал свой смех так же резко, как и начал, продолжив со всей мрачностью: — Зато теперь ты больше не живешь иллюзиями и верой в то, чего нет. И никогда не было. Правде и врагам нужно смотреть в глаза, мышка, только так можно выжить, запомни это, — в его голосе глубокие, будоражащие артикуляции.
И я задумалась.
Может быть, это правда? Может быть, он тот, кто делает меня сильнее? Он такой противоречивый и чувства к нему такие же — то светлые, то темные, ты вынимающие душу, та дарящие крылья, то вынуждающие кричать, то заставляющие сердце трепетать. Он надменный, яростный, непостижимый, спонтанный, угрожающий. И я с ним такая же. Сама не своя. С ним я — его.
И в тот момент, когда я была на грани того, чтобы разрыдаться от переизбытка чувств, эмоций, откровений и желаний, наполнивших меня за последние дни до самых краев, настолько, что кажется, будто еще капелька, и захлебнусь, послышались тяжелые, протяжные, преодолевающие некоторое сопротивление шаги. Из скопления густого, медленно шевелящегося в углу мрака вышагнул…
…Кан.
Лицо его было угрюмым, волосы влажными, словно он совсем недавно попал под дождь, а глаза настороженно-злыми. Широкая ладонь правой руки красноречиво сжимала рукоять тонкого облегченно меча цвета платины. Вдоль наточенного лезвия блеснули выгравированные замысловатые символы, цепляющиеся один за другой. Я видела тонкое свечение, исходящее от меча, некая аура, вроде той, которую видят люди во время приступов мигрени, но смысл их был от меня скрыт.
Уперев в Сатуса неприветливый взгляд, Кан замер, широко расставив плечи. Тай лишь глянул через плечо, криво усмехнулся, и я поняла, что появление друга его ничуть не удивило. В каком-то испорченном, исковерканном смысле он был этому рад. От радости этой тянуло замогильным холодом и энтузиазмом повешенного, мне даже показалось, что где-то вдали я услышала тоскливый вой собак.
— А я все ждал, когда же ты появишься, — весело начал Сатус, загораживая меня собой и разводя руки в стороны, будто бы намереваясь встретить Кана объятиями.
Но нет, обниматься они не стали. Встали друг напротив друга, словно и не друзья вовсе, а соперники.
Демонский союз трещал по швам у меня на глазах.
— Считай, дождался, — кивнул Кан, выглядя темнее грозовой тучи. На секунду оторвавшись от созерцания фальшивой улыбки Сатуса, которая так и не добралась до черных, бездонных глаз, Кан быстро оглядел меня с ног до головы. Кажется, он хотел убедиться, что со мной все нормально. И как только заметил красную цепочку отпечатков моих стоп, тянувшихся наискосок от того места, где я стояла, до скопления подсыхающих багровых озерец у самого входа в это странное укрытие, его брови сошлись на переносице.