Багряный декаданс
Шрифт:
И почему-то я была уверена, что сильнее окажется отец, ведь с ним был его меч, пусть Луан и оставил его под беспорядочно сваленными в кучу лоскутами, в которые превратилась его одежда в результате превращения.
Мелькание тел в воздухе, звуки ударов, сотрясание земли — всё слились воедино, в одну жуткую, вынимающую душу какофонию, которую я больше не могла выносить.
«Нужно это остановить, — прозвучала в голове отстраненная мысль, словно произнесенная кем-то со стороны, но абсолютно точно резонирующая с моим собственными желаниями. — Нужно было что-то делать».
Но у меня не было никаких идей, кроме одной, практически самоубийственной — добраться до меча и, подгадав момент, швырнуть его одному из ребят. Однако существовала одна маленькая загвоздка — в виде Эйсона, который все еще стоял за моей спиной. Почти как в боксе, обхватив и облокотившись, он навесил на мои плечи почти весь свой вес, чтобы не допустить даже мысли рыпнуться с места.
Мои руки были прижаты к туловищу и единственное, что я могла — это засунуть их в карманы накидки, что я и сделала в глупой надежде найти там хоть что-то. Зубочистку, обломок стекла, какую-нибудь черепушку. Хоть что-нибудь.
Пальцы судорожно ощупывали ткань, а глаза не могли оторваться от демонов.
Вот Сатус разбежался, замахнулся и в прыжке нанес удар, впечатав кулак прямо в глаз Луана. Но тот не упал, даже не вскрикнул, лишь попятился, потрясая головой, а после отразил следующий удар, которые должен был стать добивающим, но не стал, потому что демон вновь был в строю. Уже было очевидно, что его что-то подпитывает. Даже Кан, который не спешил расточать силы, снизил интенсивность, стараясь работать не на количество, а на качество, попеременно то уходя от атаки Луана, то начиная свою серию подсечек и комбинаций.
И когда я почти потеряла надежду, пальцы наткнулись на что-то металлическое, холодное. Наморщив лоб, я попыталась представить, что это, не доставая, но после некоторых мысленных мучения поняла, что иного выхода, как вытащить и посмотреть просто нет.
Аккуратно, стараясь не привлечь внимания увлеченного битвой Эйсона, взирающего на отца с раскрытым ртом и немым обожанием, я извлекла находку и, опустив глаза, увидела на своей ладони… секиру. Маленькую, почти что игрушечную медную секиру. Сразу вспомнился разговор с Сатусом. Его требование выкрасть книгу. Кабинет мистера Элиота. Минотавр, устрашающе вырастающий из двери. Это была его секира, которую магический страж обронил и которую я забыла вернуть. Но каким образом она оказалась здесь, в кармане накидки?
Думать над этим не было времени.
Я понятия не имела, что с делать с секирой и как ею пользоваться, но импровизация всегда удавалась мне лучше запланированных действий, а потому я просто стиснула её изо всех сил и крикнула:
— Эйсон, смотри! — мне удалось привлечь внимание рыцаря настолько, что он даже ослабил хватку.
— Что такое?
В рывок я вложила большую часть своих сил, в разворот — то, что осталось, нужно было сделать лишь замах, чтобы воткнуть секиру рыцарю в глаз. Но неожиданно эта почти игрушечная вещица обрела вес и объем, увеличившись в размерах так стремительно, что я, не ожидавшая ничего подобного, не справилась и… просто выронила её на ногу Эйсону.
Отборные заковыристые ругательства распугали птиц на ближайших ветках, и они с недовольными противными вскриками, похожими на скрип старых половиц, шумными потревоженными стаями выпорхнули в небо.
На мгновение замешкавшись, я сделала первое, что пришло в голову — отпустив рукоять внезапно превратившейся в настоящую секиры, ткнула рыцарю локтем в нос, подкрепив удар желанием сделать очень-очень больно.
Когда повторно завопивший Эйсон схватился за сломанный нос, с протяжной влажностью хрустнувший под моей рукой, я бросилась к мечу… но не успела.
За произошедшим далее я наблюдала с ощущением стремительно надвигающейся трагедии, словно бы оказавшись на пути у грузовика, видя его неумолимое приближение, чувствуя, зная, что сбежать уже не удастся. Ведь столкновение неизбежно.
Развернувшись на месте, Кан высоко вскинул руку и в ней блеснул появившийся меч. Крепко ухватив, он сделал шаг назад и показалось, что сейчас демон вонзит лезвие в странно застывшего Луана, который почему-то смотрел не на него, а на Сатуса, даже не пытаясь защититься.
Острие смертоносного орудия рассекло воздух, мелькнув линией, очертив дугу и оставив серебристый след, а после… вонзилось под ребра принца, погружаясь по самую рукоять и протыкая тело демона насквозь.
Изумленно округлившиеся глаза, надсадный вздох, окончившийся бульканьем, и тонкая струйка крови потекла из клыкастого рта, сбегая на подбородок. Воздух вокруг него зарябил, словно сходящая вода, и боевой облик начал меняться на обычный, но слишком стремительно. Пошатнувшись, Сатус рухнул на одно колено, хватаясь за рану. Из-под сжатых пальцев заструилась кровь, показавшаяся мне ослепительно красной, в то время, как все вокруг сделалось серым.
Когда земля под ногами разломилась, и я провалилась вниз, последнее, что увидела — бегущих ко мне отца и Кана, а за их спинами медленно и безвольно оседал Сатус.
Глава 42
Ужас и отчаяние оглушили настолько, что я больше ничего не чувствовала, не слышала, не видела. В груди запекло и там же начала разрастаться огромная дыра. Дыра, которая начала поглощать, пожирать все вокруг. Кажется, я что-то кричала. Вопль вырывался из горла, но вопило сердце. Отчаянно, безостановочно, до хрипоты, до сорванного голоса, пока в один момент его просто не стало. А может быть, это не стало меня…
Что такое истинное горе? Это что-то простое, понятное, состоящее из слез и стенаний плакальщиц на похоронах? Или это что-то необъяснимое, необъятное, невыразимое? Что-то, что отбирает всё.
На первый взгляд все остается прежним, и все же… все же мир меняется.
Навсегда. Он становится ядовитым, расплавляющим кожу, плоть, кости и дальше, глубже… душу. И даже если в какой-то момент природное стремление к выживанию заставит тебя вдохнуть… тебе придется дышать, заглатывая куски липкой боли.