Бах
Шрифт:
И вот, как награда за честный выбор, приходит признание его композиторского таланта. По-настоящему вовсе не так, как в Арнштадте, где Баха считали юношей, подающим надежды, но нуждающимся в воспитании. В Мюльхаузене меньше чем за год исполняются пять его кантат, причем одна из них написана по заказу магистрата. Она звучит 4 февраля 1708 года на выборах, получив название «Выборной». Благодарный магистрат даже печатает ноты. Первая официально изданная кантата Баха! Кто знал, что она окажется единственной…
Но любезности мюльхаузенского начальства на этом не заканчиваются. 21 февраля 1708 года магистрат дает Баху почетное и ответственное поручение — руководить ремонтом органа церкви Святого Власия. Органные мастера беспрекословно слушаются молодого композитора, городское правительство готово выделить на реконструкцию столько денег, сколько он попросит. Себастьян настаивает на установке новых регистров. Он выступает не только как музыкант-ценитель, но и как инженер, прекрасно знающий техническую сторону вопроса.
Вот выдержки из его письменных указаний органным мастерам:
1. Нужно возместить нехватку нагнетаемого воздуха тремя новыми хорошими мехами, каковых хватило бы на оберверк, рюкпозитив и брустверк.
2. Имеющиеся в наличии четыре старых меха нужно — с более сильным нагнетанием воздуха — приспособить к новому 32-футовому унтерзатцу и остальным басовым регистрам.
3. Все старые басовые виндлады нужно изъять и заменить новыми — с таким воздухопроводом, чтобы можно было употреблять один [какой-нибудь] регистр, а затем — не меняя [давления] воздуха — все регистры одновременно, что до сих пор было неосуществимо, но представляется в высшей степени необходимым.
Все баховские замечания и предложения преследуют одну-единственную цель — сделать звучание органа как можно более впечатляющим, но при этом — благородным. Композитор настаивает на обязательном наличии «деревянного унтерзатца» — регистра, придающего инструменту «необходимую торжественность и монументальность». Беспокоится об «импозантности» органных тромбонов. Еще бы! Не импозантный тромбон может создать комический эффект, а это недопустимо на богослужении. Нравится ему и глоккеншпиль — колокольчиковый регистр. Такой был в любекской Мариенкирхе. Местные прихожане как раз желают чего-нибудь сказочного для украшения рождественских богослужений. Но все же колокольчики — баловство, не основной регистр. Поэтому Бах советует магистрату не оплачивать глоккеншпиль и устанавливать колокольчики только «по приобретении оных господами прихожанами за свой счет».
Но и без глоккеншпиля расходы предстоят запредельные. Однако магистрат соглашается, демонстрируя редкое для чиновников понимание нужд музыканта. Кажется, Баху сказочно повезло с местом работы… но не проходит и полугода, как он посылает своему начальству обращение с просьбой об освобождении его от должности органиста.
Мюльхаузен оказался той самой квашней. Побыв в ней, тесто поспело и полезло вон.
Глава двенадцатая.
ТАИНСТВЕННАЯ И НЕУМОЛИМАЯ ENDZWECK
«В Присутствии приходском доложил господин советник д-р Меккбах, что органист Бах имеет предложение перейти на службу в Веймар и таковое принял, а посему подал письменное прошение об отставке.
Затребовал: коль скоро нельзя его удержать, следовало бы, пожалуй, согласиться на его отставку, однако же при увольнении сем ему обозначить, чтобы помог довершить начатую реконструкцию органа» (Запись в деле. Мюльхаузен, 26.VI.1708 г.)
Почему же Бах с такой легкостью бросает место, где его уважали? Что это? Вновь юношеский максимализм и жажда славы, банальное корыстолюбие или нечто другое? Попробуем разобраться.
В письме членам магистрата композитор говорит о конечной цели (Endzweck), которую он сам себе поставил. Цель эта выражается в «упорядочении церковной музыки». То есть в церковной музыке происходит непорядок, с которым он, Себастьян Бах, сделать ничего не может, так как в Мюльхаузене нет подобающих условий.
Какая же «неупорядоченность» мешала Баху?
По правилам в лютеранских храмах того времени полагалось исполнять кантаты каждое воскресенье. В церкви же Святого Власия это случалось гораздо реже из-за проблем с хором и общего упадка культурной жизни в городе после пожара. Да и в те моменты, когда кантаты все же планировались, музыкальному руководителю наверняка приходилось испытывать трудности с организацией репетиций, ведь общий разброд и шатание сильно снижает дисциплину в коллективе.
Получается, Бах снова вместо решения художественных задач был вынужден тратить время на воспитание хористов, которые зачастую вовсе не ощущали себя музыкантами. А он совершенно не хотел заниматься пустой тратой времени, особенно сейчас, когда владение композиторской техникой открыло перед ним безграничные возможности. То есть без малейшего зазрения совести променял возрождение музыкальной культуры в отдельно взятом городе Мюльхаузене (где к нему так хорошо относились!) на возможность красиво и без хлопот исполнять свои сочинения при дворе герцога Веймарского. Карьерист, да и только!
К тому же вторым пунктом баховских претензий к Мюльхаузену стоит слишком низкое жалованье. Это после того, как его жалованье увеличили троекратно по сравнению с окладом предшественников! Не очень-то приглядный образ вырисовывается. А как же «скромный кантор», равнодушный к почестям? Достойный продолжатель традиций музыкального рода, ценящий честный труд больше придворного блеска? Создатель «космоса», не замечающий мирской суеты?
Все эти образы Баха отображают скорее эпоху, в которую они создавались, чем, собственно, характер великого композитора.
Когда в XIX веке романтики обнаружили баховское наследие и восхитились его масштабом, им захотелось узнать побольше о личности гения, создавшего такое великолепие. Вполне закономерное желание. В 1850 году к 100-летию со дня смерти Баха в Лейпциге появляется Баховское общество, организованное Р. Шуманом, О. Яном, М. Гауптманом и лейпцигским музыкальным издательством «Брейткопф и Хертель». Но уже гораздо раньше, со времен первого исполнения «Страстей по Матфею» двадцатилетним Мендельсоном, личность Баха попадает в круг интересов наиболее прогрессивных немецких музыкантов.