Бах
Шрифт:
Значит, Иоганн Себастьян ошибся, а исследователи-баховеды его поправили. Но почему бы ему путать своих родственников? Ему, с любовной тщательностью составлявшему генеалогическое древо Бахов? Не являлось ли это очередной шуткой — нарочно представить себя правнуком шута? Ведь шут в литературе эпохи Возрождения — особый персонаж. Единственный, кому позволено говорить правду в глаза королю. А Бах всегда говорил людям правду, порой в ущерб своим делам. Не запуталось ли несколько шутовских бубенцов в его напудренном парике?
О настоящем своем прадеде, имеющем в генеалогическом древе порядковый номер два, Иоганн Себастьян пишет: «Иоганнес Бах, сын предыдущего, поначалу принялся за пекарское дело. Но, поскольку у него была особая склонность к музыке, его взял к себе на обучение городской трубач города Готы».
Городские, они же башенные, трубачи
К концу XVI века эта престижная профессия пришла в упадок. Ханс Бах работал трубачом в Готе, пока там существовал старый замок Гримменштайн. В 1567 году место работы баховского прадеда обрушилось в буквальном смысле. Вместе с замком закончилась и официальная музыкальная карьера Ханса. Он женился на дочери трактирщика, Анне Шмидт, и вернулся в дом отца-булочника, который к тому времени уже умер. Но заработать хорошую репутацию в музыкальных кругах Ханс все же успел. Его постоянно вызывали на помощь коллеги-музыканты. Поиграть на свадьбе в Эрфурте, сочинить красивую мелодию для городского праздника в Шмалькальдене или своею игрой проводить в последний путь айзенахского градоправителя. Может быть, выступая то тут, то там, он со временем нашел бы себе другую музыкальную службу, но началась Тридцатилетняя война, принесшая помимо массовых убийств и разрушений страшные эпидемии. Жертвой одной из них в 1626 году оказался и прадед Иоганна Себастьяна.
Три его сына — Иоганнес, Генрих и Кристоф (дед Иоганна Себастьяна) — вынуждены были скитаться, как и многие другие мирные жители, искавшие убежища то в городах — поскольку деревни оказались беззащитны перед грабителями и мародерами, — то и вовсе в лесах. Но как только жизнь стала налаживаться — они выбрали музыку в качестве основного занятия.
Всю жизнь они прослужили музыкантами в различных городах Тюрингии, хотя многие из этих городов фактически превратились в руины. За долгие годы войны разрушились торговые связи, пришли в запустение поля. Но главное — простой человек каждую секунду мог подвергнуться опасности и совершенно не понимал, откуда ее ждать. По дорогам бродили банды. Города то обкладывались контрибуцией, то взрывались восстаниями. Кто угодно мог ворваться в дом и ограбить жителей под видом борьбы со лжеучениями. Еще страшнее была охота на ведьм, приведшая многих на костер.
Удивительно, что тюрингцы продолжали музицировать в таких ужасных условиях. На Рождество дети ходили от дома к дому, распевая хоралы на немецком языке. Взрослые пели сложные многоголосия на свадьбах и похоронах. До начала войны существовали даже специальные Kantorei (кантораты) — объединения поющих бюргеров, но после резни и эпидемий они сошли на нет. Пение в основном сосредоточилось в церковных стенах.
Лютеранские общины собирались вокруг своих проповедников, проводя не только богослужения, но и встречи, на которых тоже пели. Рядом с пастором всегда сидел органист, импровизирующий на мелодии протестантского хорала. Эти мелодии — простые, душевные, в меру оптимистичные — объединяли людей и ложились в основу нового духовного искусства.
Именно на время Реформации приходится «водораздел», после которого музыка вместе с остальными видами искусства начала все увереннее отходить от древних незыблемых правил. Нового, протестантского канона не получилось, да и не могло — ведь протестантские учения появились в эпоху гуманизма, когда взгляд философов, уйдя от Бога и Космоса, обратился к человеку.
Снова, как когда-то в Античности, человек стал «мерой всех вещей». Оттого католическая (в переводе «вселенская») церковь вдруг перестала устраивать многих. И здесь кажущиеся устаревшими утверждения советских историков об «окостеневших догмах» могут быть ближе к истине, чем более современные объяснения кризиса католической церкви ее «дороговизной» по сравнению с протестантской. А продажа индульгенций, взбесившая Лютера и ставшая началом религиозных войн, скорее говорит о непопадании всей римской идеологии в изменившуюся систему координат, чем о выдающемся корыстолюбии монаха Тецеля и папы Льва X [3] .
3
Поводом для начала Реформации стала продажа индульгенций. В католических странах вошло в обычай одновременно с покаянием и отпущением грехов жертвовать деньги на богоугодные дела. Кое-где пожертвования начали становиться обязательными, и постепенно отпущение грехов все больше походило на платную услугу. До крайности довел эту идею папа Лев X (мирское имя Джованни де Медичи). До избрания на Святейший престол он не имел священнического сана, являясь кардиналом-мирянином. Его избрали единогласно, надеясь на его дипломатический талант и могущество дома Медичи. Действительно, он смог заключить выгодный для папства союз с королем Франции и предпринял ряд других полезных шагов. Но по духу оставался глубоко светским человеком. Страстно увлекаясь охотой и пышными театрализованными празднествами, он тратил вдвое больше, чем мог позволить, имея папские имения и рудники. Растратив все деньги, он поручил архиепископу Майнскому ввести открытую продажу индульгенций в Германии. Исполнителем этой идеи стал монах-доминиканец Тецель, также не склонный к аскетизму. Он сделал из индульгенций настоящий «бизнес». Запасшись большим количеством папских грамот, а также изготовив всевозможные ярлыки на настоящие, прошлые и будущие грехи, он пустился в путь, прихватив с собой изрядный ящик для денег. И тот стал быстро наполняться. Суеверные поселяне бросались к красноречивому монаху и отдавали последние гроши в надежде на избавление от адских мук. Сохранился исторический анекдот, претендующий на подлинность. Один рыцарь купил у Тецеля индульгенцию на будущий грех, после чего спокойно ограбил продавца. Ситуация с индульгенциями, возмущавшая все слои общества, подвигла Мартина Лютера опубликовать свои знаменитые 95 тезисов против папства.
Три сына Ханса Баха музицировали в Тюрингии, дрейфуя между церковными праздниками и городскими, а также семейными торжествами. Кристоф (дед Иоганна Себастьяна) оказался самым беспокойным из братьев, сменив попеременно Веймар, Эрфурт и Арнштадт. Впрочем, тюрингские города располагались недалеко друг от друга, можно было дойти даже пешком. Далеко же Бахи никогда не разбредались. До поколения детей Иоганна Себастьяна никто из них не покидал Германию, за исключением Якоба, родного брата нашего героя. Тот, заделавшись гобоистом шведского короля Карла, участвовал в знаменитой Полтавской битве, воспетой Пушкиным. Попал в плен к туркам и долго жил в Стамбуле, правда, опять же в чине придворного музыканта. Вернуться на родину ему так и не довелось.
В целом же все Бахи были не то что скромные, а как бы сказали сейчас — непробивные. Они всегда оказывались в стороне от блеска. Даже если достигали придворных должностей — двор оказывался захудалым, не перворазрядным. Но ущемленными себя они не чувствовали. Уважаемые цеховые музыканты, умеющие радоваться малому, они не знали душевных метаний непризнанных гениев и всегда горячо поддерживали друг друга. Знаменитые веселые «общебаховские» музыкальные посиделки говорят об их сплоченности больше любых слов.
Люди отмечали удивительную порядочность Бахов. Во время долгих и страшных военных лет и наступившего затем тяжелого периода восстановления им удалось сохранить доброе имя. Ни один из их многочисленного рода не нарушил заповедей и не совершил ничего постыдного, хотя беды и разорения коснулось их не менее остальных жителей Тюрингии.
…Кристоф Бах умер в 1661 году, в Арнштадте, так и не дождавшись полного восстановления города, которое завершилось только к началу 1670-х. Его сын Иоганн Амброзиус (отец Иоганна Себастьяна) родился в 1645 году в Эрфурте. Он имел брата-близнеца — свою точную копию, по воспоминаниям современников.
Форкель, самый первый биограф Баха, заставший в живых его сыновей, пишет: «Эти братья-близнецы являются, наверное, единственными в своем роде и самыми удивительными близнецами из всех, какие только известны. Они самым трогательным образом любили друг друга; их язык, образ мыслей, характер их музыки, манера исполнения — все было чрезвычайно сходно. Когда болел один, заболевал и другой. И умерли они один вскоре после другого».
В возрасте двадцати шести лет Амброзиус переехал в Айзенах — будущее место рождения самого гениального из Бахов.