Бахир Сурайя
Шрифт:
— Я не могу обещать, что тайфа будет щедр и благосклонен, даже если ты проводишь меня к своему народу, — предупредила я, не дожидаясь наводящих вопросов. — Но мой господин мудр и справедлив… — «…на свою голову», — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. — К тем, кому и впрямь нужна его помощь.
Тагельмуст мешал считывать выражение лица, но уже по глазам можно было определить, что с предложением я крупно промахнулась.
— Мне не нужна помощь от оседлого, — презрительно отозвался Камаль, не дав мне договорить. — Я
Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.
Великий переговорщик и дипломат, тьфу! Меч же висел с того же бока, где стоит клеймо! А маг, должно быть, с одного взгляда определил, что плетение на клинке уникально…
И, в общем-то, мог с чистой совестью подкрасться ночью к молоху, срисовать себе плетение и спокойно переждать бурю в оазисе. А меч потом заговорить свой, благо Камаль явно предпочитал работать с более длинными и тяжелыми клинками, нежели Рашед. Разве что решил не портить глаза, вычерчивая плетение при свете факела?..
Что-то все равно не вязалось.
— Меч по приказу моего господина назначен в подарок Свободному племени в обмен на службу, — я покачала головой.
Камаль нахмурился, но никаких дурацких вопросов в духе «да чтобы Свободные согласились служить оседлым?!» задавать не стал. А я чуть склонила голову набок и сощурилась, впервые позволив себе внимательно рассмотреть его вблизи.
Первое, за что цеплялся взгляд, — фигура: высокий в сравнении с местными рост, крепкие плечи и длинные ноги — Камаля с пеленок растили именно как воина, не рассматривая других вариантов. Оттуда эта текучая, почти звериная манера движения, оттуда привычка выбирать позу так, чтобы в любой момент можно было вскочить и схватиться за мечи…
…мечи тоже хороши. Не то чтобы я была таким уж знатоком, но они буквально кричали о редком мастерстве кузнеца и отличной дорогой стали.
И ткань тагельмуста стоила, должно быть, немногим меньше. Краска почти не выцвела, несмотря на месяц под палящим солнцем пустыни, и до сих пор немного пачкала лицо — за яркими складками проглядывала синеватая полоска кожи.
А кожа — куда светлее, чем можно было бы ожидать от кочевника, — выдавала примесь северных кровей. Арсанийцы никогда не брезговали рабынями — но детей от них оставляли лишь в том случае, если они появлялись на свет с магическим даром.
Мне не повезло. Зато Камалю природа, казалось, отмерила силы за двоих, и по жизни ему сопутствовала удача — до определенного момента, как это обычно с удачей бывает.
Иначе с чего бы племени бросать одного из сильнейших своих магов на другом конце пустыни, будто младенца без дара?..
— Я не могу отдать меч. Но я не стану спрашивать, отчего Свободные пожелали оставить столь отважного воина, — медленно сказала я, — и найму тебя в качестве проводника до гор — и обратно. Мой господин щедро заплатит тебе, когда я вернусь в целости и сохранности.
Если раньше не помрет со смеху. Впрочем, я имела все основания подозревать, что шкура фенека живо отобьет у Рашеда все желание иронизировать над ситуацией, когда охотник на оборотней приходит к оборотню за наградой после того, как поработал охранником для избранницы оборотня.
А Камаль, и не подозревая о столь специфической подоплеке моего предложения, молча вытянул клинок и полоснул себя по ладони, не тратя время на торги: понимал, что окончательную цену все равно буду назначать не я.
— Клянусь своей магией оберегать Аизу Мади на ее пути по пустыне, — скупо проговорил он и, уронив три капли крови в песок, сжал кулак.
Потревоженная движением магическая струна отозвалась глухим вибрирующим гулом и прочертила тонкую линию света в ладони мага. Когда Камаль разжал кулак, никакой раны уже не было — только капли крови едва заметно поблескивали, впитываясь в песок: пустыня приняла клятву.
Я нервно сглотнула и достала нож.
Глава 3.1. Змеиное коварство
В беседе сокращается путь.
арабская пословица
Шкура, справедливости ради, была царским подарком. На базаре за нее можно было бы выменять двух крепких рабов или даже молодую верблюдицу, если как следует поторговаться. Не всякому охотнику удается не просто убить оборотня, а сделать это так, чтобы в выделанной шкуре не было ни единого изъяна. Камаль действительно заслуживал гордого звания арсанийского воина.
Но вместо невольного уважения к чужому мастерству я испытывала только страх.
Хуже всего было то, что укладываться спать на песке после того, как при всех мужчинах оазиса проявила интерес к этой проклятой шкуре, я уже не рискнула. Особого доверия у меня не вызывал ни Вагиз, неприкрыто стремившийся избавиться от лишних ртов, ни сам Камаль — несмотря на ответную клятву, дружеских чувств я к нему не питала, и он явно отвечал мне полной и безоговорочной взаимностью. И тот, и другой вполне могли тайком заглянуть в шатер ночью, просто чтобы убедиться, что мой интерес был типичным женским капризом, а не симпатией к оборотням.
Симпатии к оборотням в целом я, впрочем, действительно не испытывала. Но отношения с Рашедом накладывали определенный отпечаток на все мои впечатления и суждения.
Знать бы еще, что это за «отношения».
Или как же так вышло, что я добровольно сунулась в пустыню в гордом одиночестве, оставив своего раба во дворце, исключительно ради того, чтобы Рашед мог на него рассчитывать и удержался у власти. Или почему я, уже начав задумываться об этом, до сих пор не повернула назад. Или хотя бы почему абсолютно все, связанное с Рашедом, было настолько сложным, что одно воспоминание о нем гарантировало бессонницу.