Бахмутский шлях
Шрифт:
А что теперь будет — Мишке трудно и представить, это уж ЧП так ЧП, подобного еще ни с кем не бывало: в школу пьяный заявился! Куда уж дальше?!
А ведь Мишка не виноват: не хотел он этого, и водку он терпеть не может, даже запах ее не выносит, а вот надо же — случилось такое. Будто само собой все делается. Да и не было бы никакой такой беды, если бы мать не купила эту проклятую бутылку. Купила, поставила… И мать тоже не виновата: не себе покупала, печнику.
…Всю прошлую зиму плохо горела плита: угля съедала много, а тепла не давала, в комнате было холодно. За лето мать так и не собралась переделать ее: с деньгами было плохо, решила отложить до следующей
— Эх, хозяин с тебя! Сказано — баба. Лето прошло — плиту не переделала. Говорила тебе: купи пол-литру, позови печника — и все тут!
— Одной пол-литрой не отбудешь, — оправдывалась мать — Надо новую духовку покупать, сотни две кирпича, да за работу… А я думала им, — указала она на детей, — купить к зиме кой-какую одежонку.
— Думала… А теперь нечего думать, надо перекладывать. Дети у нас побудут, а эта дура пусть сидит, не замерзнет, — кивнула она на заквохтавшую наседку.
Мишке стало жаль своей любимицы.
Из двух кур, которые были у них в хозяйстве, одну звали Галкой. Это была совсем ручная курица, неслась с ранней весны до поздней осени. Мишка гордился ею, и та же бабушка не раз хвалила ее, а теперь вдруг Галка стала дурой только потому, что не вовремя заквохтала.
И мать, и бабушка не раз говорили ему, чтобы он связал Галке ноги и искупал ее в холодной воде. Но Мишка лишь делал вид, что выполняет их советы, а сам подложил в гнездо пять яиц и посадил на них курицу. И теперь вот, на зиму глядя, Галка вывела цыплят…
Заметив в глазах внука недоумение, бабушка успокоила его:
— Ничего им не сделается. Будешь кормить их, небось не пропадут.
Мать послушала бабушку, решила переделать печь. Она купила двести штук кирпичей, новую духовку, плиту с конфорками и, без чего не обходится почему-то ни один печник, водки. Четвертинку она спрятала в шкаф за пустые банки из-под варенья.
Печник работал вечерами. Мишка днем, перед школой, приходил домой, кормил цыплят и всякий раз замечал перемены. Сперва развалины плиты, потом начало кладки и, наконец, почти готовая печь, только без дверцы. Он осмотрел ее со всех сторон, заглянул внутрь — ничего особенного не нашел, почти такая же, как и была. Мать говорила, что сегодня печник закончит и будут пробовать, а завтра можно будет уже дома спать. «Посмотрим еще, как она будет греть», — подумал Мишка и подошел к наседке.
Курица была привязана длинной веревкой за ногу к столу. Она сидела в уголке, растопырив крылья, из-под которых выглядывали желтенькие головки цыплят. Они смотрели на Мишку маленькими бусинками глаз, попискивали, словно просили есть.
Мишка налил в блюдце воды, насыпал пшена, сел на пол и стал смотреть на забавных птенцов. Особенно ему нравился один с тремя коричневыми полосками вдоль спины. Он был самый шустрый, целился в глаз какого-нибудь цыпленка и норовил клюнуть его, принимая за зернышко. Отдыхать он любил на спине своей матери.
Мишка долго сидел, поджав под себя ноги, любовался цыплятами. Он ловил их, осторожно гладил и отпускал. Галка не сердилась.
Наконец Мишка решил побольше насыпать им пшена и идти в школу. Он полез за мешочком в шкаф и увидел банки. Они были пустые, но ему захотелось проверить, авось в какой-нибудь хоть на донышке задержалось варенье. Варенья, конечно, он не нашел, но заметил бутылку и взял ее. «Водка», — прочитал он на наклейке. «Странно, откуда она здесь?» — Мишка крутил бутылку в руках, изучал коричневую сургучную головку, выдул мусор из углубления картонной пробки, хотел поставить на место, но помедлил. «А дорогая, хватило бы на коньки. И что в ней особенного?» — Мишка понюхал головку — ничем не пахнет. Тогда он взял вилку и отковырнул кусочек сургуча. Покрутил перед глазами, прикинул, куда его можно использовать, и сразу придумал: сделать секретный пакет с сургучными печатями. Но для этого одного кусочка мало, и он принялся очищать весь сургуч. Ковырнув неосторожно вилкой, Мишка задел пробку и вытащил ее. В нос ударил спирт. «Фу, какая противная», — сморщился он, но тут же лизнул языком горлышко, а потом запрокинул бутылку и набрал в рот водки. Закрыв глаза, он с трудом проглотил ее. В животе загорелось, из глаз выступили слезы. Через минуту он почувствовал, как что-то разлилось по всему телу и ему почему-то стало смешно. Мишка приложился еще раз к горлышку — теперь водка показалась не такой противной, и он сделал два глотка.
Поставив бутылку на стол, он вернулся к цыплятам и обнаружил, что их стало гораздо больше. Мишка удивленно посмотрел на Галку и увидел, как она стала вдруг раздваиваться: в углу сидели две одинаковые курицы. Это его заинтересовало, ему сделалось весело, он громко засмеялся и протянул руку вперед. Головы двух Галок одновременно нахохлились и клюнули его в руку. Он стал смеяться еще больше, раскачиваясь с боку на бок. Наседка, цыплята, пол и весь угол неожиданно стали поворачиваться и падать направо. Мишка перестал хохотать и с ужасом ждал, чем это кончится. Но вдруг в глазах как-то все перевернулось и он увидел, что наседка сидит на месте в углу, а он лежит на левом боку, прижавшись щекой к грязному полу.
— Интересно! — сказал он вслух и стал подниматься. Шатаясь, подошел к столу, взял бутылку, хотел отпить еще немного, но, заметив, что в ней осталось чуть больше половины, подумал: «Увидит мать — бить будет». Он стал соображать, как замести следы. Сначала решил поставить бутылку на место и толкнуть ее банкой, разбить, будто нечаянно. Тогда мать хоть и поругает, но не узнает, что он пил. Но Мишка тут же отверг этот план и вышел в сенцы. Здесь он взял кружку и долил бутылку водой до краев. А потом, сообразив, что водка так не наливается, отлил чуть, заткнул бутылку и поставил на место. И тут он вспомнил про школу. Было уже поздно, на улице начинало вечереть. Он вскочил, с трудом отыскал свой ранец, который почему-то оказался под столом, выбежал из комнаты.
Мишка шел по улице в расстегнутом пальто, в шапке, сдвинутой на самый затылок — ему было жарко. Улица перед глазами как-то по-особенному то сужалась, то расширялась, под ноги то и дело попадались камни, о которые он спотыкался. В голове шумело, его качало из стороны в сторону, но на душе было весело, хотелось петь или крушить все, что попадется под руки.
Когда он подходил к школе, раздался звонок на последнюю перемену. «Успел!» — облегченно вздохнул Мишка. Он подождал, пока географ ушел в учительскую, открыл дверь в свой класс. Ребята встретили его громкими возгласами:
— Ковалев пришел!
— Миха!
— На последний урок! Вот дает!
Морщась от головной боли, Мишка силился улыбнуться. Он швырнул ранец на свою парту, прошел, качаясь, по классу. Подойдя к Симке, своему давнему недругу, он вытянул нижнюю губу, сказал в упор:
— Чего уставился? Не узнаешь? — Но, сообразив, что может завязаться драка, громко засмеялся: — Не бойся: дядя шутит! Ха-ха!
Ребята заметили, что Мишка какой-то ненормальный, смотрели на него с удивлением, хохотали.