Балаган, или Конец одиночеству
Шрифт:
И на все мои вопросы он повторял один и тот же ответ – фактически он давал мне понять, что я слишком глуп и все равно ничего не соображу.
Когда мы добрались до каменной крышки люка, который вел в мавзолей, мне не сразу удалось его открыть.
– На плечо бери, на плечо, – пищал он. – Кирпич подсунь!
Его советы были такие простенькие, что я подумал: у китайцев едва ли больше опыта в
Хэй-хо.
Люк наконец открылся, и мы поднялись в мавзолей. Я, наверно, выглядел еще большим страшилой, чем обычно. Я был с головы до ног обвешан паутиной.
Я вынул Фу Манчу из кармана и, согласно его желанию, водрузил его на свинцовую крышку гроба профессора Илайхью Рузвельта Свейна.
У меня была при себе всего одна свечка. Но Фу Манчу вынул из своего портфельчика маленькую коробочку. Она залила все вокруг ослепительным светом, который напомнил мне магниевую ракету, озарявшую нашу с Элизой встречу в Бостоне – в те давние времена.
Он попросил меня вынуть рукопись из урны. Она отлично сохранилась.
– Да это наверняка просто мусор, – сказал я.
– Для вас – возможно, – сказал он и попросил меня разгладить бумаги и положить их на крышку саркофага, что я и сделал.
– Неужели мы знали в детстве что-то, до чего китайцы не додумались? – сказал я.
– Вам повезло, – сказал он и начал расхаживать взад-вперед по рукописи в своих миниатюрных черных кроссовочках, временами останавливаясь, чтобы что-то переснять. Особенно его заинтересовала наша статья о силе тяжести – а может, мне это кажется сейчас, когда я знаю, во что это вылилось.
Наконец китаец кончил работу. Он поблагодарил меня за помощь и сказал, что настало время ему дематериализоваться и вернуться к себе в Китай.
– Хоть что-нибудь стоящее раскопали? – спросил я его.
Он улыбнулся.
– Билет на Марс для одной довольно рослой белой леди из Перу, – ответил он.
Хэй-хо.
Глава 31
Три недели спустя, в мой день рождения (пятидесятый), я с утра отправился верхом на Будвейзере за почтой в деревню.
Там была записка от Элизы. Очень короткая:
«Желаю нам счастливого дня рождения! Отправляюсь в Китай!»
Судя по штампу на марке, письмо было двухнедельной давности. С той же почтой пришли новости и посвежее.
«С глубоким прискорбием сообщаю, что Ваша сестра погибла под оползнем на Марсе». Подпись: «Фу Манчу».
Я прочел эти трагические вести, стоя на старом деревянном крыльце почты, в тени соседней церквушки.
На меня накатило потрясающее ощущение, которому я поначалу
На самом-то деле это была возросшая до невероятности сила тяжести.
В церкви что-то грохнуло. Это колокол сорвался с колокольни.
Тут и я проломил насквозь ветхие доски и шлепнулся на землю под крыльцом.
И в других местах по всему миру лопались тросы лифтов, падали с неба самолеты, тонули пароходы, оси автомобилей ломались, мосты рушились в воду и так далее.
Ужас что творилось.
Глава 32
Первый чудовищный удар силы тяжести продолжался меньше минуты, но мир никогда не смог от него оправиться.
Я выбрался, оглушенный, из-под крыльца почты, когда все пришло в норму. Собрал свои письма.
Будвейзер погибла. Она упорно старалась устоять на ногах. У нее вывалились все внутренности.
Со мной, как видно, приключилось что-то вроде контузии. Из деревни доносились крики, люди звали на помощь, а я был единственным врачом в округе. Но я взял и ушел.
Я помню, как бродил среди наших фамильных яблонь.
Помню, как остановился на фамильном кладбище и с полной серьезностью распечатал конверт от Компании Элай Лилли, фармацевтической фирмы. Там была дюжина таблеток, на пробу – по форме и цвету они не отличались от мятных драже.
Сопроводительный буклет, который я внимательно изучил, сообщал, что препарат называется «три-бензо-Хорошимил». В названии фирма стремилась подчеркнуть, что пилюли обеспечивают хорошее поведение, или, более научно, социально приемлемое поведение.
Эти пилюли предназначались для лечения антисоциальных симптомов болезни Туретта; люди, страдающие этой болезнью, непроизвольно выкрикивают неприличные слова и делают непристойные жесты, где бы они ни находились.
Я был в таком расстройстве, что мне захотелось немедленно принять пару пилюль. Так я и сделал.
Прошло две минуты, и вдруг все мое существо охватило блаженство, уверенность в себе – я в жизни такого не испытывал.
Так началась моя наркомания, длившаяся почти тридцать лет.
Хэй-хо.
Только чудом в моей больнице никто не умер. Кровати и инвалидные кресла у нескольких более тяжелых детишек сломались.
Одна из сестер провалилась в люк, который раньше был скрыт под кроватью Элизы. Она сломала обе ноги.
Мама, слава Богу, все это проспала.