Баламут
Шрифт:
Что самое забавное, в нашу пользу сыграло и появление охреневшего ОК-шника: оценив его состояние и сообразив, что мы имеем к этому самое прямое отношение, погранец преисполнился к нам глубочайшего почтения. Так что уже через пару минут мы забрались в его служебный внедорожник, а через пятнадцать-семнадцать въехали на аэродром и покатили к вертушке, только-только начавшей прогревать движки.
Пообщаться с Шаховой удалось уже после взлета. И не сказать, чтобы нормально. Но обсуждать серьезные вопросы вслух я был не готов, поэтому влез в настройки текстового редактора, задал приватный режим отображения, вывесил голограмму напротив своего правого плеча и начал набирать первое предложение. Язва покосилась на картинку, поняла, почему не видно
«Срываться НА ТЕБЕ никто не будет: да, государь не лучшим образом относится к засечникам, но прекрасно понимает, что ты оказал Империи чрезвычайно серьезную услугу, и не рискнет терять лицо перед подданными. Особенно после того, как согласился с условием не дергать тебя ни на какие официальные мероприятия: о том, что некий самолет пролетел через треть страны и высадил десант в Багряной Зоне, наверняка знает весь мир, а твое награждение проведут по закрытому списку. Ну, и как он будет выглядеть в том случае, если ополчится на героя-засечника, «не услышавшего» даже обычного «спасибо»? Кстати, государыня, в отличие от него, всецело на вашей стороне — считает, что вы имели полное право ТАК отреагировать на предательство Империи, и только при мне несколько раз пыталась убедить супруга изменить свое отношение к общине засечников. Увы, мстительность Долгорукого сильнее него, так что без толку…»
Это сообщение не давало ответа на самый главный заданный вопрос, и я решил о нем напомнить. Но стоило вытянуть руку, как Лара шлепнула по ней ладошкой и продолжила писать:
«Это было вступлением! А теперь читай основную часть: государыня слышала весь твой разговор с Карамышевым, получила море удовольствия и пообещала лично поставить этого урода на место. Причем так, чтобы он писался от страха при одной мысли о возможности нам навредить. Далее, Императрица попросила передать, что крайне высоко оценила твои заслуги перед государством и в самое ближайшее время это докажет независимо от мужа. И последнее: она понимает, что за Стеной мы не отдыхали, поэтому продлила мой отпуск до пятнадцатого числа и рекомендовала вернуться в Дагомыс. Таким образом, провожать меня до столицы и отправляться куда глаза глядят или возвращаться на базу через любимую «Девятку» нет никакой необходимости…»
[1] ОК или ОКО — жаргонное название Особой Комиссии.
Побаловать вас, что ли, еще одним куском в честь праздника? ))
…На утренний прямой рейс Чита-Сочи мы опоздали, ждать вечернего было слишком долго, и нам пришлось лететь через Великий Новгород. В излюбленном стиле Шаховой, то есть, безбилетниками. Слава богу, самолет, на который мы поднялись, нагло выбравшись из вертушки прямо на бетонку аэропорта, шел в столицу с неполной загрузкой, поэтому вместо того, чтобы торчать в закутке бортпроводников на протяжении шести с лишним часов, мы все это время благополучно продрыхли в салоне первого класса. Правда, расположившись в одном кресле, превращенном в полуторную кровать, но после путешествия в кабине истребителя такие условия показались царскими. По крайней мере, Ларисе Яковлевне, ибо я после пробуждения несколько минут не чувствовал затекшую руку.
А вот со стыковкой нам не повезло: из того аэропорта авиационного узла Великого Новгорода, в который мы приземлились, ближайший рейс на Сочи вылетал только через час сорок. Да, были более удобные рейсы из других аэропортов, но Окружная Дорога стояла, и мы решили не заниматься ерундой. Поэтому отправились в ближайший ресторан. Обедать. Благо, прилетели в столицу в пятнадцать
Как оказалось, пообщаться со мной хотел Владимир Игнатьевич Шубин. И пообщался. Первым делом порадовал уточненным диагнозом княжича Павла Алексеевича и известием о том, что буквально накануне работать с ним отказался уже девятый высокоуровневый целитель. А после того, как ответил на несколько моих уточняющих вопросов о здоровье твари, убившей Свайку, переключился на еще более интересный вопрос и сообщил, что окончательно додавил Горчаковых. Поэтому противодействие следствию осталось в прошлом, работа идет семимильными шагами, судебный процесс с вероятностью в сто процентов начнется в конце августа, а государственный обвинитель будет требовать как минимум пятидесяти лет каторги!
Тут мое настроение пробило небосвод, и Шубин, почувствовав это по моему голосу, мстительно хохотнул:
— Да, ни о какой смертной казни не будет и речи: этот ублюдок должен мучиться даже не годами, а десятилетиями и каждую секунду существования проклинать миг своего рождения!
Я заявил, что абсолютно согласен с этим тезисом, после чего выслушал довольно занимательный монолог:
— Ратибор Игоревич, я расспросил о вас и вашем характере Аристарха Иннокентьевича, Виталия Михайловича и Марию Матвеевну, понял, чем вы живете, зауважал вас еще сильнее и переиграл планы в отношении выражения искренней благодарности за все то, что вы от всей души делали для моей дочери. Вас оскорбят любые подарки, поэтому я посоветовался с главой нашего рода и теперь со всей ответственностью заявляю, что мы, Шубины, встанем за вас в любой ситуации!
Пока я отходил от столь серьезного обещания, он плавно съехал с этой темы, передал мне привет от Громовой и рассказал, как ей живется на новом месте. Потом извинился за то, что вынужден прервать беседу по независящим от него обстоятельствам, пообещал набрать за день-два до начала процесса и отключился.
Дегустация заказанных блюд прошла мимо меня — я ел, механически пережевывая пищу, вслушивался в монолог Шаховой, описывавшей неявные последствия этого решения Шубиных, и параллельно вспоминал Свайку, тот злополучный рейд, последние часы пути, вечность, проведенную в морге, и кремацию. Как и когда поднялся в самолет, тоже не запомнил — пришел в себя ближе к концу перелета сидящим в закутке бортпроводников с Ларисой Яковлевной на коленях, попросил у стюардессы холодной минералки и более-менее пришел в себя. Потом наведался в туалет, ибо уже припирало, помыл руки, умылся ледяной водой и, окончательно взбодрившись, вернулся обратно.
Шахова плюхнулась «на свое место», не прерывая беседы с хозяйкой закутка, абсолютно естественно обвила рукой мою шею и придвинулась поближе. А когда стюардесса унеслась на вызов из салона второго класса, вопросительно посмотрела на меня.
— Все, я в порядке… — твердо сказал я, а когда использовал щуп и ощутил скепсис, добавил: — В полном. Честно!
— Вовремя ты оклемался… — почувствовав нешуточное облегчение, мягко улыбнулась она. — Ибо я уведомила Нелюбиных о нашем возвращении, и они уже мчатся в аэропорт…
…Сестрички встретили нас в зале прилета нахохленными, как воробьи в сильный мороз. Первым делом оглядели с головы до ног, не обнаружили ни следов ранений, ни последствий нечеловеческих лишений и облегченно перевели дух. После чего огляделись и озвучили намек на те вопросы, которые их измучили:
— Как слетали?
— Спасибо, нормально! — ответил я, затем поставил себя на их место и улыбнулся: — Подробнее расскажем дома. Само собой, если вы заглянете в гости.
— Издеваешься? — притворно возмутилась Катя, приехавшая в аэропорт с «обязательными» хвостиками.