Балансовая служба
Шрифт:
– Попался, человек!
Сразу, с разворота, как не бил никогда в жизни, Митрохин вломил незнакомцу между ног. Ощущение было такое, будто тот специально, на всякий случай (разные, знаете ли, бывают случаи) подложил туда чугунную сковородку. Бамс! Показалось, даже звон услышал! Ступня взорвалась болью. Но подействовало. Джинн охнул и присел на тротуар, держась за промежность скрюченными от напряжения пальцами. Выдавил басовито:
– Мерзавец!
– Ага! – крикнул Митрохин. – Получил, скотина!
К нему уже тянулись белесые пальцы прохожих.
Бежали от центрального
Он помчался прочь, почти не разбирая дороги, кинулся в темную подворотню, миновал небольшой переулок, пронесся через заполненный грохотом странных агрегатов двор, влез в дыру в деревянном заборе, повалил какие-то ящики, наполненные отбросами… и вдруг оказался лицом к лицу с красивейшей из женщин, что ему доводилось видеть в жизни. Рыжеволосая, с белым, как снег, лицом, она стояла посреди пустынного двора, смотрела в черную бездну неба и, казалось, мечтала.
Увидев беглеца, женщина распахнула изумрудные глаза. Банкир отпрыгнул, но она проворно метнулась к нему и обхватила руками, припала к Митрохину всем телом.
– Откуда ты взялся?! – выдохнула она. – Здесь?!
Голова у банкира закружилась, он почувствовал себя мелким зверьком в когтях крупного хищника и забился, пытаясь освободиться. Как набат ударили в памяти слова Медеи – «гулы – существа женского пола».
– Пустите, – жалобно попросил Митрохин, освободиться никак не удавалось, – пожалуйста, пустите меня.
– А вот и нет, – ответила гула, – я, может, тебя всю жизнь искала, всегда к тебе рвалась, да кто же меня к тебе пустит. Я же не там, на самом верху, в их распроклятой службе. Я же здесь. Простая гула. А ты вот как… Сам ко мне пришел…
Чувствуя, что окончательно теряет рассудок, Митрохин дернулся сильнее, крепкая ткань пиджака не выдержала и порвалась, лацкан остался в руках красивейшей из женщин, а банкир метнулся через небольшую рощицу, вдоль черного здания, мимо ряда темных окон и неизменных бетонных фонарей. Он споткнулся, растянулся на асфальте, угодив локтями в лужу, поднялся и побежал дальше, обогнул здание, поднырнул под нагромождение металлических конструкций и пребольно ударился об одну головой… Увидел, как, увеличиваясь в размерах, растет над ним чудовищная крылатая тень. Митрохин затравленно обернулся, задрал голову и снова увидел ее, белолицую и рыжеволосую.
Она падала на него с неба, разбросав руки для объятия, черные кожистые крылья трепетали за спиной женщины.
– А-а-а-а-а-а-а! – закричал Митрохин, его обхватили под мышками мягкие руки и вознесли в небо. В лицо пахнуло ветром и запахом сладких духов, и он потерял сознание от ужаса, успев напоследок увидеть, как его босые ноги, едва не задев угол крыши, болтаются над стремительно удаляющейся землей…
Очнулся Митрохин от боли в запястьях. Сердце забилось тревожно. Предчувствуя, что сейчас увидит нечто страшное, он открыл глаза. И точно, в зеркальном потолке отражался толстый человек с перекошенным от ужаса лицом, лежащий на широкой кровати. Веревки растянули его, словно на пыточном столе инквизитора. Саднило запястья и
Гула обнаружилась неподалеку. Она сидела на полу и, подперев щеку кулачком, рассматривала Ивана Васильевича. В глазах читался неподдельный интерес.
– Очнулся? – поинтересовалась она.
– А что, незаметно! – проворчал Митрохин. – Где я, черт тебя дери?
– Если будешь дерзить, ни за что не узнаешь.
– Дерзить?! Совсем сбрендила, дура бледнолицая? Говори, где я. Ну, быстро.
– Фи, какой противный… Ну хорошо. Ты в моем обиталище.
– В твоей квартире? – уточнил Митрохин.
– Можно и так сказать, – гула наморщила маленький носик и засмеялась. – Ка-вар-ти-ра… Хорошее слово. Напоминает ка-вар-дак. Это потому, что у вас в жилищах всегда царит хаос?
Митрохин отметил, что смех ее звучит довольно противно. Иногда так бывает. Встретишь женщину, и кажется она тебе самой прекрасной на свете.
А потом засмеется, и понимаешь, что иллюзия красоты развеялась, как дым, потому что смеется она мелко-мелко: «хи-хи-хи-хи», да еще трясет головой по-козлиному. Гула смеялась басовито, раскатисто, совсем не женским смехом, со свистящим придыханием, словно чахоточный оперный певец, вышедший на пенсию по состоянию здоровья.
– За мной гнались… – он запнулся.
– Знаю, можешь не бояться. Здесь тебя найдут нескоро.
– Почему ты меня привязала? – пленник ощутил укол страха и задергался. Веревки натянулись, врезались в запястья.
– Чтобы ты не убежал.
– Я и так не убегу. Мне больно. Развяжи меня.
– Пока не могу, – она снова захохотала. – Хо-хо-хо. Фу-уф. Хо-хо-хо.
«Экая гадость», – промелькнуло в голове Митрохина.
– Чего тебе нужно? – рявкнул он.
– Почти ничего, – откликнулась женщина. – Кстати, меня зовут Лилит…
– Я почему-то так и думал! А я – Люцифер!
Приятно познакомиться.
– Не может быть, – удивилась женщина, – надо же, какое странное совпадение. Ты знаешь, наверное, что главу нашей Балансовой службы тоже зовут Люцифером.
– Что-то в этом духе я и предполагал! – Митрохин почувствовал, что сейчас окончательно рехнется. – И что, ваш Люцифер, сильно похож на меня?
Лилит рассмеялась и захлопала в ладоши:
– Ну что за прелесть эти люди. Знаешь, прежде мне таких, как ты, видеть не приходилось. Ведь я Родилась уже здесь, в Надмирье. Но я столько всего о вас слышала. Вот только не знала, что у вас те же имена, что и у нас.
– У нас другие имена, – выдавил Митрохин.
– Но ты же сказал…
– Имя Люцифер у нас крайне непопулярно.
Впрочем, некоторые сумасшедшие родители могут так назвать своих деток. Не думаю, что у них будет счастливая судьба.
– Зачем ты так говоришь? – обиделась Лилит. – Уж наш первый силат Люци позаботился бы, чтобы для малюток, нареченных его именем, чаша весов удачи кренилась в их сторону, а не наоборот. Ты знаешь, я так надеялась, что когда-нибудь мне тоже дадут возможность балансировать вас. Но я, видишь ли, не прошла по конкурсу в Балансовую службу. Сказали, что я не очень умная.