Балаустион
Шрифт:
– Да, – процедил в ответ Леонтиск.
– «Да, ирен»!
– Да, ирен!
– Хм, – ирен поглядел на дерзкого сопляка, раздумывая, дать ему тумака или нет. Решив, что не стоит, бросил: «Тогда приступайте», отступил назад и сел прямо на землю, приготовившись смотреть поединки. Две трети «птенцов» последовали его примеру, рассевшись по краю невидимого круга, в котором осталась эномотия Леотихида и юный новичок-афинянин.
– Эномотия, лох – это подразделения войска?
Девушка морщила лоб с таким умным видом, что Леонтиск рассмеялся.
– Абсолютно верно. В агеле подразделение такое же, как в самом спартанском войске, и более того – обычно воинское соединение, образованное из шестилетних
– Великая Богиня! И сколько у Спарты таких отрядов? Десять, пятнадцать?
Леонтиск снова засмеялся.
– Теперь я знаю, почему ты со мной разговариваешь. Папа приказал выведать военные тайны?
– Фи, не смешно!
– Шучу. Ответ – три. Со времен царя Клеомена в Спарте лишь три отряда, и это совсем не мало, учитывая, что граждан в Лаконике едва ли тысяч десять.
– И девять из них – военные? С ума сойти!
– Вообще-то граждане-лакедемоняне все считаются гоплитами и распределены между упомянутыми тремя отрядами. Царь Клеомен, распределяя девять тысяч земельных участков, дающих право гражданства, не знал, что спустя сто с лишним лет после него герусия примет закон, который сильно ограничит возможность лакедемонян покидать город и служить наемниками. И за отсутствием обычной военной убыли число граждан постепенно превысило количество наделов. В Лаконике вовсе не осталось свободной пахотной земли и новым гражданам нарезают участки – вот смех! – на склонах гор и острове Кифера, давно принадлежащем ахейцам. Впрочем, реально на военной службе состоит лишь молодежь до тридцати лет и командиры всех уровней, остальные приписанные к отряду граждане-гоплиты зрелого возраста живут обычной гражданской жизнью. В случае войны они встанут под знамена, наполнив свои отряды до номинальных трех тысяч.
– Не будь занудой, я все поняла! Так и пишу – три отряда по три тысячи воинов.
– Чего?
– Запоминаю, говорю. Для папы.
– А-а! Записывай дальше: отряд состоит из трех хилиархий, соответственно, по тысяче солдат в каждой. Хилиархия делится на две моры…
– По пятьсот человек!
– Точно! Мора делится на пять лохов по сотне мечей. Командует лохом лохаг. В те времена, о которых я тебе рассказываю, Эвдамид был иреном – лохагом агелы.
– Ирен – лохаг учеников. Поняла.
– Умница. Лох состоит из трех братств-эномотий. Лидер-эномотарх собирает вокруг себя друзей и единомышленников.
– Подпевал и прихлебал.
– Фу, какие в Афинах невоспитанные девицы!
– Ах вот как? Ну и катись в свою Спарту!
– Я рад бы, да решетка мешает.
Оба расхохотались. Алкимах, дремавший на первой ступени лестницы в конце коридора, удивленно поднял голову, посмотрел на них, потом снова свесил подбородок к груди.
– Ну а декады?
– Какие декады?
– Из которых состоит эномотия.
– Я разве говорил, что эномотия состоит из декад?
– Говорил.
– Нет!
– Не будь занудой! Говорил – не говорил! Итак, декада – это…
– Декада – это особый случай. На декадах, или по-другому, десятках, держится вся спартанская армия.
– Ой-ой!
– Серьезно. Клянусь Меднодомной Афиной! Декада – это десять человек, спаянных родством или близкой дружбой, местом в строю, законом и судьбой.
– Это как?
– Очень просто. Дисциплина лакедемонян основывается на том, что за проступок любого солдата несет ответ вся его декада. Вплоть до смертной казни.
– То есть если во время Олимпийских игр какой-нибудь спартанец изнасилует девицу, накажут еще девять человек, не имеющих к этому ни малейшего отношения?
– Это
– Да это я так, к примеру…
– Пример неудачный!
– Ладно, не обижайся!
– Не буду.
– Я все поняла – от отряда до декады. Рассказывай дальше…
– Держи, цыпленок! Поглядим сейчас, как афинские девчонки обращаются с оружием! – Рыжий небрежно бросил Леонтиску деревянный меч, сделав это таким образом, чтобы новичок не смог его поймать. Глухо стукнув, меч проехал, подпрыгивая, по земле и остановился у ног нового «птенца» агелы. Сын доблестного стратега Никистрата, злобно зыркнув глазами на Леотихида, наклонился и бережно поднял оружие обеими руками. Поступок мальчишки-спартанца покоробил Леонтиска: отец с самых юных лет привил ему понятие, что каждый клинок имеет душу, и если ты хочешь, чтобы оружие не подвело тебя в бою, обращайся с ним бережно. Невероятно, чтобы спартанцы, всюду признанные как народ воинов, не знали этого. Юный афинянин пристальнее взглянул на сам меч.
Выпиленный из толстой цельной доски, меч, как и любое тренировочное оружие, был весьма тяжелым. Обычно деревянные мечи «живут» недолго, но этот выглядел почти древним. Рукоять его была отполирована, наверное, тремя поколениями учеников, а окаменевший клинок носил следы бесчисленных столкновений с собратьями. Острие не было скруглено, как это заведено у учебного оружия, а наоборот – тщательно заточено. Таким мечом можно было нанести не то что ссадину или царапину, как сказал ирен, а настоящую рану. Тем не менее, почувствовав оружие в руках, Леонтиск повеселел. Сейчас эти зазнайки получат свое! Учитель Филострат занимался с ним гопломахией целый год и ежедневными жесткими занятиями добился, что его подопечный стал, наверное, лучшим семилетним фехтовальщиком в Афинах. Военное воспитание молодежи имело важное (хоть и не первостепенное, как в Спарте) значение в культурной столице Греции, поэтому афинские нобили нередко проводили потешные бои между своими отпрысками. В этих детских состязаниях Леонтиск, на радость отцу, побеждал не только сверстников, но и девяти-десятилетних противников. Причем не кого-то, а сыновей аристократов, с каждым из которых с младых ногтей занимался опытный учитель-гопломарх. Так что теперь юный мастер меча намеревался – ни много, ни мало – побить все три десятка «птенцов» эномотии, и самого эномотарха-Рыжего в придачу.
Первым к нему навстречу вышел кудрявый круглоголовый мальчишка, все время скаливший в улыбке крупные, покрытые желтым налетом зубы. Паясничая и кривляясь, кудрявый, провожаемый одобрительными выкриками товарищей, готовился к поединку очень долго, а проиграл за миг. Двойным финтом Леонтиск сбил противника с толку и от души ткнул мечом в открывшуюся для удара грудь. Кудрявый охнул и отскочил назад, но поздно – на серой тунике прямо против сердца заалело темно-красное пятно. Леонтиск даже растерялся. Ему захотелось подойти к «птенцу» и попросить у него прощения за такой сильный удар, но того уже согнали презрительным свистом, и тут же в круг ступил новый противник. И с этим, и со следующим, и с четвертым юный афинянин справился без особого труда. К пятому Леонтиск, однако, ощутил, что запыхался, и решил экономить силы, чтобы не упасть от изнеможения уже к десятому поединку, не то что к тридцатому.
Медленно кружа, останавливая атаки оппонента быстрыми батманами, Леонтиск сам не атаковал, пока полностью не восстановил дыхание. Плотный, толстощекий противник из кожи лез вон, чтобы зацепить новичка, но все его наскоки были тщетны. Из толпы «птенцов» горохом сыпались свист и крики.
– Коли его, Эвном!
– Бей! Сверху! Эх ты, тюфяк!
– Врежь афиненку! Руби, наступай!
Особенно усердствовал Леотихид. Его, судя по всему, мучил стыд, что уже несколько «птенцов» его эномотии потерпели поражение от этого маменькиного сынка афинянина.