Балканская республика
Шрифт:
Да: кем бы ни была Алиса, её природа не имела ничего общего с силами Ави. Это нечто другое.
— Мне пора. Понимаю: ты пока не готов меня выпустить.
— Из-за красной двери?
— Оттуда. Подумай хорошенько.
Образ в отражении рассеялся, вызвав одновременно облегчение и какую-то грусть. У Ави никогда не было друзей — хотя Малик начинал вызывать чувства, похожие на те, которые у нормальных бывают к друзьям. Ави плохо понимал, каково это — близость между людьми. То, что он ощутил в детстве, сразу провело черту. Словно нарисованный мелом круг из фильмов про нечисть. Эта зона комфорта, в которой как-то не особенно комфортно.
И он никогда не мог поговорить с кем-нибудь вот так. Даже с родителями. Но это не означало, что Алиса перестала его пугать.
Глава 4
— Ну не отчислят же они меня за то, что я мусульманин?
Ави пожал плечами. Он прекрасно знал: именно это и именно по такой причине кое-кто из преподавателей хочет устроить. Однако не хотелось расстраивать Малика — а ещё меньше хотелось объяснять, откуда ему подобные вещи известны. Довольно случая с надписью на зеркале.
— Да всё будет нормально! — Малик не терял присутствия духа. — Хотя нашим теперь будет сложнее. Ну, из-за этого… что в Нью-Йорке случилось.
— Нью-Йорк далеко. И американцы Республике… не особые друзья.
Ерунда, конечно: возразил из принципа, от желания ободрить Малика. Три месяца спустя даже тем, кто не интересовался политикой, стало ясно: 11 сентября — историческое событие. Мир изменится.
Была суббота. Они гуляли вдвоём далеко от университетского кампуса — по улочке на краю центра столицы, застроенной старыми имперскими зданиями. Погода выдалась мерзкая, так что прохожих было мало: все люди — за тепло светящимися окнами баров и ресторанов. Порывистый ветер трепал волосы Ави и бросал в лицо мелкие колючие снежинки. Он был одет не по погоде — всё в ту же старую косуху, без шапки. Малик оделся гораздо теплее.
— Понимаешь, теракты… что в Америке, что у русских… их ведь совершают от имени мусульман. Это всё равно касается меня. Касается каждого из наших, даже в Республике.
— У нас-то никаких терактов нет.
— И без них непросто. У границы полегче живётся. Наших там много, там…
Мусульман хватало и в Црвениграде, хоть это почти центр Балканской республики — далековато от исламизированного юга. В основном ислам, конечно, был силён южнее Мостара, Митровицы и Тарново — а на севере страны Аллаху мало кто молился, хотя с венграми и поляками сложностей водилось также изрядное количество. Да и румыны с русинами, например… все, кто говорил не на балканском, находили причины для недовольства.
— Смотри на это иначе. Читал Фукуяму? «Конец истории и последний человек»?
— Не-а. Про что там?
— Ну, если в двух словах… Фукуяма писал в начале девяностых, что у либеральной демократии не осталось альтернатив. Соцблок сдулся, авторитарные страны с рыночной экономикой тоже встали на эти рельсы: что Испания с Южной Кореей, что наша Республика. И это как бы «конец истории», не будет больше никакого конфликта. Венец социокультурной эволюции.
— Хм… а к чему ты это?
— А к тому, что «Аль-Каида» намекает: история-то далеко не закончилась. Фукуяма ведь говорил, что ислам не способен бросить вызов либеральной демократии на её территории. Сам видишь, как на деле оказалось.
— Хорошего в этом мало.
— Да нихрена в этом хорошего. Мир вообще говно. Но знаешь: в степях люди сушёным говном дома топят.
Суждения Ави привели Малика в большую задумчивость. Политикой он раньше не интересовался. Его вообще немногое занимало, кроме музыки и биологии — потому пробился на лучший биофак страны, хотя теперь были все шансы там не задержаться.
— Ой, да псу под хвост эту политику! — заявил в итоге мусульманин. — Давай по пиву, а?
— Ваши же не пьют?
До сих пор Ави не видел, чтобы его товарищ выпивал, хотя за последний месяц провёл с ним много времени: больше-то ни с кем не общался без необходимости. Вот покурить травку друзья успели уже не раз — благо что у Ави она всегда водилась.
— Ну а ваши не работают по субботам!
— Да я как-то не особый иудей.
— Вот и я не особо правоверный. Хотя семья у нас…
— Религиозная? Не знал. Твой брат из-за этого переехал?
— Нет, наоборот. Он же в «Союзе исламской молодёжи» работает. По этой линии и... в общем, вот.
Малик явно не хотел развивать эту тему, а Ави привык не лезть людям в душу. Всё по-честному: он ни к кому не пристаёт с лишними вопросами, вот и к нему не стоит. «Союз исламской молодёжи» — приличная общественная организация, прямо связанная с религиозной фракцией в Сейме. Раз брат Малика перебрался в Црвениград «по этой линии», то явно был на хорошем счету — и уж точно серьёзно относился к религии.
— Пошли туда. — Ави указал на вывеску солидного заведения, видневшуюся в конце квартала.
— А может…
— Не парься, угощаю.
Малик тут же прибавил шагу.
Мусульманин и так редко молчал дольше минуты, а беседа в тепле и под пиво всегда течёт легче. Ави даже не успел предложить какой-нибудь тост.
— Всё про меня да про меня! Ты о себе совсем не рассказываешь!
— Особо нечего.
— Ну, так не бывает!
— Бывает.
— А про семью?
Люстра над столиком моргнула, по тёмной жидкости в бокалах побежали круги. Малик на это не обратил внимания. Ави отвернулся.
На улице мелкие снежинки превращались в мокрые хлопья, прилипавшие к тёплому окну бара и таявшие: они оставляли длинные водяные разводы. Едва была видна трамвайная остановка: новенькая, странно выглядящая среди фасадов прошлых столетий. Под её укрытие спешили немногочисленные прохожие.
Отродясь не возникало желания обсуждать эту тему, но теперь оно откуда-то взялось. Наверное, так нормальные и ведут себя с друзьями: говорят по душам?
— Мои родители погибли.
— Ох… извини.
— Да не за что извиняться. Это было давно. Автокатастрофа. Так что вырос я в Црвениграде.
— А я думал, ты местный.
— Мы жили около Сараево. Там много еврейских местечек.
— А здесь, выходит, родственники?
— Все родственники в Боснии. Но я их с тех пор не видел, сколько уже… лет десять, получается. Даже адресов и телефонов не знаю.
— Тогда как ты попал в Црвениград?
— Сначала отправили к Сёстрам матери Терезы в Пиринию, но я там… не задержался.