Балканский венец
Шрифт:
Кассандр, правитель Македонии, слал ему богатые дары и в каждом послании просил о встрече – во всколыхнувших земли Европы и Азии схватках они стали союзниками, но Птолемей ни на миг не забывал о духе нечистом, потому и сторонился Кассандра, всякий раз отказывая ему в том, о чем тот так просил. Селевк же, правитель Вавилонии, что ни год, то собирался войной на Египет, и не его вина была в том, что он не дошел до границ египетских. И ведомо было Птолемею, что нужна Селевку не только богатая страна сия, но более всего – голова царя ее, Птолемея.
Сын Лага теперь уже и не знал доподлинно,
С тех пор сторонился царь не токмо других властителей мира и посланников их, но и вообще людей. Оттого и прослыл царь Египта отшельником. Вспоминал он слова Александра, сказанные им в ту ночь на склонах Бермия, и мнилось ему, что уже тогда обуреваем был тот духом, ибо зачем еще было ему преследовать Дария? Уже тогда обитала частичка духа невидимо в сыне бога подобно тому, как в свежем яблоке сокрыт уже зародыш будущей его гнили, незаметный до поры. Вспомнил царь Египта, как склонился Александр над телом умирающего Филиппа, отца своего…
Александр…
Тело его не успело еще остыть, как все, забыв о том, кто создал невиданное прежде царство, вступили в нескончаемую распрю. Когда Птолемей пришел в себя, он вспомнил, что тело до сих пор не погребено. В ужасе от проделок треклятого Аримана поспешил он в дальние покои дворца, где лежало тело – на простой лежанке, где спали по обыкновению прислужники, без пышного убранства, полагающегося Царю царей, не умащенное маслами, будто было оно вместилищем духа простого смертного, а не сына бога.
Со смерти его прошло уже семь дней. В Вавилоне в это время года стоит такая удушающая жара, что царь Египта ожидал узреть на месте своего божества смердящие останки с шевелящимися на них червями. Но отдернув полог, он узрел Александра, как будто тот был жив, но только прилег отдохнуть после трапезы. Тело его не тронул тлен, оно было свежим и юным, как когда-то. Исчезли опухлость, чернота и так портившие его бурдюки под глазами. Он стал опять молодым и прекрасным, золотые кудри его рассыпались по лежанке. В лице его и во всей позе ощущался такой покой и такое умиротворение, что слезы невольно навернулись на глаза Птолемея.
Сын бога покинул мир. Он исполнил свою миссию и обрел успокоение – а была эта миссия не проще, чем миссия царя Леонида, ибо видел тот врага своего, царя Азии, в то время носившего личину Ксеркса, в лицо. И в тот самый миг началась миссия будущего царя Египта. Ариман все еще терзал его, но память о клятве, данной много лет назад, придавала сил. Александр был отныне избавлен от бремени, тяжелее которого нет на свете. Оно
Пока друзья Птолемея, обуреваемые злом, делили мир, он испросил себе Египет и тело своего царя. Ему не отказали – ни то, ни другое новых властителей мира не заботило. Птолемей же приказал забальзамировать тело по всем правилам и перевез его сперва в Мемфис, а потом, уже спустя много лет, – в роскошную гробницу, которую по приказу его возвели посреди Александрии. Саркофаг был выточен из цельного куска горного хрусталя, оправленного в золото и серебро и инкрустированного самыми дорогими каменьями, какие только можно было найти в подлунном мире. Александра Великого по желанию царя почитали теперь наравне с Сераписом и двенадцатью богами. Каждый год в его честь проводили игры, которым позавидовали бы Афины.
Птолемей часто приходил к своему царю и брату. Он старел, смерть уже спешила к нему, и это тревожило царя. У него было два сына-наследника. Если он умрет в их присутствии, случится то, чего нельзя допустить, – для этого он слишком любил своих детей. Если же смертный миг настигнет его вдали от родных, рядом с чужими людьми, то дух царя Азии вселится в них и те непременно пойдут войной на сыновей царя, чего Птолемей тоже допустить не мог. Посему и терзали его невеселые думы. А время смерти меж тем неумолимо приближалось…
Однажды царь Египта заснул в усыпальнице, и ему привиделся Александр, говоривший ему: «Брат! Ариманы не уйдут из этого мира. Но на каждого из них найдется свой Александр и свой Птолемей. И неизвестно еще, кто одержит победу. Они будут приходить и уходить. Мы – тоже. Эта битва будет длиться вечно, и тебе выпало участвовать в ней. Гордись этим, как ты гордился Гавгамелами и Иссой. Я верю, ты найдешь средство одолеть нечистого. А я… Я еще вернусь, обещаю. Мои обещания хоть чего-нибудь стоят?» И тогда постиг Птолемей, что пусть и не без помощи его, Птолемея, Александр все-таки остался непобежденным. Дух нечистый бродил по свету, продолжая темное бытие свое в сердцах людских. Но и дух Александра теперь рано или поздно придет в мир в не известном никому обличье, дабы сразиться с тьмой и одолеть ее. Жаль, не увидеть этого царю Египта.
И тогда голова его снова склоняется на грудь, а писцы снова слышат его шепот: «Неарх… Пердикка… Пифон… Селевк… Гефестион… Александр…» Шуршат перья о папирус:
«Возлюбленные дети мои!
Боги уже зовут меня, и я, Птолемей Сотер, царь Египта, готовлюсь предстать пред ними в темных безднах Аида. Я поведал вам об Александре, великом воине и мудром царе, властителе мира и сыне бога, одолевшем огонь, воду, воздух и землю. И даже смерть. Поведал всю правду о его жизни и бессмертии и о духе царя Азии, которого персидские жрецы называют Ариманом, а иные – Амирани, о его противоборстве с Александром и победе последнего».