Балтийская трагедия: Агония
Шрифт:
Сейчас существует реальная опасность, что немцы, имея проводников среди местного населения, смогут неожиданно появиться прямо на причалах, ещё занятых транспортами и тысячами непогруженных людей. Адмирал Пантелеев уже распорядился закрыть ворота гаваней и выставить за ними сильную охрану с пулемётами. Конечно, эта мера для самоуспокоения. Если появятся танки, то они с легкостью выбьют эти ворота, но если первой подойдёт немецкая пехота, подобная мера её, хоть не особенно надолго, но задержит.
Чтобы ещё на какое-то время задержать продвижение противника по улицам. Таллинна в огневой
По графику эсминцы адмирала Ралля должны были выходить на рейд не позднее, чем через два часа. Теперь им придётся задержаться для проведения этой, ранее не предусмотренной, артподготовки.
Руководить огнем будет сам Сагоян с эсминца «Артём». На нем он решил и идти до Кронштадта.
Получив указания, командиры эсминцев и их артиллеристы разошлись по своим кораблям.
Эсминцы вибрировали и дрожали от проворачиваемых машин, выкидывая из своих стройных труб потоки раскалённого воздуха.
Боевые ветераны дрожали от возбуждения, чувствуя, что грядёт их последний бой.
18:30
«Отдать кормовые!» — скомандовал капитан плавбазы «Серп и Молот» Андрей Тихонов, стараясь перекричать грохот разрывов. У брашпилей находился старпом Георгий Абросимов, руководя выборкой якорей.
Вся верхняя палуба «Серпа и Молота» была занята лежащими и сидящими солдатами, ещё не пришедшими в себя от ожесточенных боёв на окраинах города. Прямо из пекла передовой их повели на погрузку. Многие, не обращая внимания на взрывы и канонаду, спали как убитые ничком на палубе под проливным дождем.
Трюмы судна были забиты машинами, тракторами, оборудованием судоремонтного завода, листами стали, кислородными баллонами.
Огромная плавмастерская величественно разворачивалась в Минной гавани с помощью двух портовых буксиров «КП-6» и «С-101».
По размерам этот плавучий завод с цехами, включая литейный, разнообразными мастерскими и бездонными складами превосходил только крейсер «Киров», значительно, впрочем, уступая ему по стоимости и значению. Храня в своем мощном корпусе и шести тысячах тонн водоизмещения память о глобальной океанской стратегии, загубленной русско-японской войной, нестареющая «Ангара» выходила на рейд огромным призраком ушедшей навсегда эпохи.
Четыре 45-мм зенитных орудия, два пулемёта ДШК и два «Максима» уставились стволами в низкие тучи, готовые открыть огонь. Штормовой ветер и крутая волна пока ещё не в силах были раскачать это величественное судно.
«Серп и Молот» был назначен следовать в 1-м конвое за малыми тральщиками типа «Ижорец». Но если бы кто-нибудь в штабах думал о будущем флота, «Серп и Молот» следовало поставить либо впереди «Кирова», либо даже вместо него под прикрытие базовых тральщиков и мощного зенитного огня боевых кораблей, ибо крейсера очень быстро стареют, почти не принося пользы даже в среднем возрасте, а океанские плавмастерские приносят флоту огромную пользу в течение многих десятилетий и фактически бессмертны. Но никто тогда не понимал этого.
18:45
В
— Вы что, с ума посходили! А если потопят «Виронию», кто газету выпускать будет?! Немедленно рассредоточиться по другим кораблям!
И приказал Николаю Брауну, Марку Гейзелю, Юрию Инге и Евгению Соболевскому перейти на ледокол «Кришьянис Вальдемарс». Все четверо подчинились с большой неохотой. «Вирония» казалась воплощением безопасности. Как-никак штабное судно, на котором следует добрая половина офицеров штаба КБФ и весь штабной архив. Это представлялось синонимом непотопляемости.
38-летний Николай Браун был самым старшим в этой группе писателей и поэтов. Самым младшим был 32-летний Марк Гейзель. Особенно известным среди них был поэт Юрий Инге. Инге был призван на флот и служил в бригаде торпедных катеров, будучи одновременно корреспондентом бригадной многотиражки «Атака». Участвовал в войне в Финляндии, часто высаживаясь на занятое противником побережье вместе с первой волной десантов. Он был человеком своего времени, полным революционного романтизма. «Нам жизнь борьбу предсказывала с детства», — писал он в одном из предвоенных стихотворений. Но наибольшую известность Юрий Инге получил 22 июня 1941 года, когда по ленинградскому радио несколько раз было передано его стихотворение «Война началась!», написанное поэтом по заказу радио почти за три месяца до начала войны на волне военной истерии, бушующей в стране.
Находясь в Таллинне все два месяца его обороны, Юрий Инге редактировал сатирические плакаты из серии «Бьём!». В сатирическом разделе газеты «Красный Балтийский флот» «Полундра» постоянно присутствовал придуманный им герой — матрос Митя Клотик. Его стихотворение «Боевой листок» обошло многотиражные газеты всех фронтов. Но, видимо, события первых месяцев войны, проходившие совсем не так, как представлял их себе на волне своего восторженного романтизма поэт в стихотворении «Война началась!», где советские корабли и танки с первых же минут войны развернули глобальное наступление на Германию, смяв вермахт и кригсмарине, оказали сильное влияние на настроение Инге. Старые друзья не узнавали его. Поэт стал замкнутым, держался отчужденно и уже почти не шутил.
Когда Николай Браун и остальные писатели спустились в нижние помещения ледокола, Инге остался на верхней палубе — мрачный, отчуждённый и задумчивый.
Позднее Николай Браун скажет, что Инге, видимо, предчувствовал свой близкий конец...
Николай Браун, спустившись в кают-компанию ледокола, к своему удивлению, обнаружил там известную артистку театра КБФ Валентину Богданову и её мужа — руководителя концертной бригады Мирского, одетого во флотскую форму с нашивками политрука. Большая концертная бригада была вчера вечером на каком-то буксире доставлена из городка Кууре-Сааре на острове Сааремаа. С начала войны бригада успела побывать на Ханко и во многих гарнизонах архипелага.