Балтийский форпост
Шрифт:
За спиной шлепки раздались. Это путы порезали, тела со столбов на землю и попадали.
— Приподними его немного, а то кровью захлебнётся. И напои! Потом раны перевяжи!
Пока Степан поил хозяина баркаса, я присел перед ним на корточки.
— Ничего, оклемаешься! Сейчас Степан тебя перевяжет, до баркаса донесём, а там уже и до дома рукой подать. Отлежишься и снова по озеру бегать будешь!
Кормчий шевельнулся, поднял глаза. Ослабевшие губы упустили горлышко фляги, и вода выплеснулась изо рта пузырями, стекла по подбородку на исколотую ножом грудь, намочила слипшуюся сосульками бородёнку, стекла в глубокие порезы на животе.
— Не буду уже, — просипел чуть слышно. Отдышался, хрипя отбитыми лёгкими, попытался сплюнуть, а не получилось ничего. Повисла слюна пополам с сукровицей на бороде. Потянулся губами к горлышку фляги. Глотнул ещё разок, поперхнулся и закашлялся. Прохрипел. — Отбегался я, похоже.
Степан приподнял повыше ему голову, вытер ладонью лицо, поправил лезущие в рот мокрые усы.
У меня ноги начали уставать от долгого сиденья на корточках, начал привставать и тут кормчий заторопился. Задавил в себе кашель, втянул воздух, дёрнулся вверх-вниз кадык на горле, вздулись синие жгуты вен на шее. Мотнул головой, отодвигая от рта горлышко фляги, заговорил еле слышно:
— Жадность ослепила, тебя бросил, уговор не сполнил, вот Бог меня за то и наказал! Ты не уходи пока, сказать хочу. Только человека своего прочь отправь.
Степан на меня глянул, кивнул, да голову кормчего на землю опустил тихонечко. И ушёл.
— Ты присядь, — прикрыл глаза кормчий. — Тяжело так говорить.
— Так может и не нужно говорить-то? — опустился на корточки. — Лучше помолчи, да сил наберись. Тебе ещё дорогу до дома осилить придётся. И меня ты не бросал. Честь по чести с тобой разошлись. Помнишь, по первому зову в городе на выручку пришёл? Без тебя пропали бы мы там.
— Чую я, что неправильно в этот раз поступил, нельзя было мне тебя оставлять. Ну да не об этом сейчас разговор. Молчи и слушай. Про золото, так понимаю, уже знаешь? Доложили?
Ничего не ответил, промолчал. Да только кормчему и не нужен был мой ответ. Умирающий снова закрыл глаза, из уголка выкатилась прозрачная слезинка, скользнула вниз по щеке, растворилась в бороде. И как только она растворилась, так лодочник тут же и распахнул глаза, ухватился крепко за мою руку, притянул к себе ближе, горячечно зашептал:
— Откуда, ты думаешь, то золото появилось?
— Так понятно, откуда, — поморщился. Очень уж сильно грязные обломанные ногти мне в кожу впились. Но не стал пробовать отцепить чужие пальцы. Пусть говорит, а я потерплю.
— Много купчишек на наших порогах смерть свою нашли. Хватает гордецов, что решают самолично через наши пороги идти. Жалко им деньгу малую за проводку платить! Думают, раз мы тут свободно ходим, так и они смогут. Да только невдомёк этим олухам, что мы реку нашу как свою ладонь знаем, каждый камушек на дне руками и ногами собственными ощупали, все мели и перекаты изучили! А они нет! Суются, не зная русла, и разбивают свои лодьи и баркасы! Товар губят и сами тонут! И у каждого казна! Сколько тех товаров на реке пропало, не счесть. Что-то в море уплывало, но многое мы успевали выловить и достать из воды. Всё выловленное по родам делили…
— Ты зачем мне всё это рассказываешь? — воспользовался короткой паузой и всё-таки попытался освободить руку от цепкого хвата чужих пальцев. Очень уж сильно ногтями давит, уже и кровь показалась.
— Тебе всё отдам! — ещё крепче вцепился в руку чужие пальцы. — Ты только меня здесь не бросай! Как помру, так в устье Наровы похорони, обскажу где. Да в церковь потом сходи, службу по мне попроси отслужить, сам помолись, свечку поставь. Сделай всё по человечески, как положено.
— Да с чего ты взял, что я тебя бросить собрался? И люди твои ещё есть. Уж они-то точно тебя здесь лежать не оставят.
— Люди? — усмехнулся кормчий и тут же скривился. Глаза огнём полыхнули, ярость в них разгорелась. — Да они ждут и видят, как бы вместо меня у руля встать! И не мои они, а другого рода. Моих-то уже никого не осталось, всех река забрала. Один я, как перст. Потому и хочу тебе всё отдать. Чтобы на пользу пошло, на доброе дело! Вижу же, что ты не для себя стараешься, а для земли Русской! Глядишь, и мои деньги тебе пригодятся. И имя моё останется. Сделаешь, как прошу?
— Сделаю! — а ведь и впрямь сделаю, ничего другого просто не остаётся.
— Тогда слушай. Баркас себе не бери, не стоит он того, чтобы из-за этой мелочи с речным народом ссориться. Отдашь моим людям, пусть владеют. И им хорошо будет, и тебе при случае от той благодарности большая польза может получиться. То, что золото своё тебе отдаю, они про то уже знают!
— Откуда, — не сдержал удивления. Только потом сообразил, что рядом же все на столбах висели!
— Дошло? — усмехнулся синими губами кормчий. — Пусть знают! То твоё по праву будет! Никто и слова супротив того не скажет. А если и скажет, то свои того не примут! А ты дальше слушай. Пройдёшь устье и держись правого берега. Так и иди до пологого заросшего травой холма. Его узнаешь по большому серому камню на верхушке. Издали увидишь, так что не сомневайся. Там и остановишься на ночлег. Вот под тем камнем меня и захоронишь! Да помни, ты слово дал!
Умирающий отпустил мою руку, откинулся назад, прикрыл глаза и надолго замолчал. Смотрю, а у него даже грудь не шевелится. Помер?
— К золоту один иди, не нужно никому про ту пещерку знать, — очнулся и зашептал еле слышно кормчий. Пришлось наклониться к нему близко-близко, иначе бы вообще ничего не расслышал. — Она тебе самому ещё не раз потом пригодиться может! Искать же её будешь так. Обойдёшь тот холм кругом, и…
Пока суть да дело, дружинники мои всё оружие на поле брани собрали, все землянки прошерстили, просмотрели, чем разбойники промышляли. Или что напромышляли, так оно точнее будет сказать. Живых больше никого не нашли, а всё найденное добро вынесли наружу, на утоптанную землю в одну кучу сложили. Так проще потом будет на лодки переносить. Разбираться со всем этим добром уже дома будем.
А я ещё раз прошёлся по поляне перед тыном, осмотрел убитых. Искал того здоровяка, которому я в грудь болт из арбалета всадил! Искал, да не нашёл. Словно испарился здоровяк куда-то! А ведь я точно знаю, что попал, даже слышал, как болт в тело вошёл! И видел, как здоровяк этот после моего выстрела завалился на землю. Куда делся? Выжил каким-то чудом и удрал? Похоже на то. Это ж как исхитриться нужно, чтобы во время боя незаметно для всех удрать? Впрочем, именно что во время боя и можно удрать! Когда под ноги никто особо не смотрит, чтобы шальной удар не пропустить. Я ведь тоже глаза вниз старался не опускать, иначе бы меня та зараза за штанину не прихватила бы!