Балтийский ястреб
Шрифт:
[1] Грузоподъемность обычной телеги с деревянными колесами около 750 кг. Ломовики могли брать до двух тонн.
Глава 10
Как вы думаете, в чем, безусловно, сходятся военные и ученые? Мне кажется, в своей страсти к экспериментам. Просто у людей в погонах это называется учениями. Новые мины, новая взрывчатка, все это требовало немедленных натурных испытаний, а то не дай бог, враг придет, а мы так ничего и не взорвали.
Но поскольку Финский и Рижский залив скованы льдом, проводить их пришлось в Либаве. Маленький городок со своим портом подходил для этой цели как нельзя
Разумеется, прибытие почти полусотни человек вместе с обозом не прошло незамеченным, но флегматичные немцы, составлявшие большинство здешних жителей, постарались сделать вид, что ничего не происходит. Вторая по численности, но не по значению, городская страта — евреи, напротив, сильно заинтересовались, но, наткнувшись на невозмутимую стражу, притихли. Что же касается латышей, то коренных жителей этих мест в городе почти не наблюдалось.
Проще всего было испытать шестовую мину. Купленную специально для этой цели старую деревянную баржу отвели подальше от города. Роль атакующего исполнил арендованный у местных баркас. Подошли на веслах в упор, ткнули под ватерлинию палкой длиной метров восемь, с укрепленным на ней зарядом и… шарахнуло так, что у засевших в рыбацкой лайбе моряков заложило уши и окатило ледяной водой. Обреченная на гибель несчастная посудина подпрыгнула вместе с поднятым взрывом столбом воды и тут же затонула.
— Все живы? — крикнул я морякам, когда они вернулись.
— Видели, ваше императорское высочество?! — прокричал почти оглохший, но счастливый мичман — девятнадцатилетний Петька Вальронд, потерявший во время испытаний фуражку.
— Так точно, все. Только промокли, — доложил вместо него матрос, в котором я узнал встреченного в госпитале, как его…
— Рогов?
— Я, ваше императорское высочество!
— Поправился?
— Как есть выздоровел!
— Ну, молодец. А остальные? — за горой дел я, видимо, немного упустил отчет доктора, как там бишь его? Вроде Катлинский или Католинский.
— До единого поправились и в службу вернулись, за что от нас вам нижайший поклон, ваше императорское высочество!
— Лейтенант, — закончив с этим, обратился теперь к Кострицыну. — Всем участникам испытаний переодеться в сухое и по лишней чарке за мой счет. Заслужили.
— Ура! — дружно рявкнули услышавшие о поощрении матросы.
— Что скажете, господа? — поинтересовался у толпившихся за моей спиной ученых.
— У меня нет слов, Константин Николаевич, — восторженно воскликнул Зинин. — Все ваши выкладки подтвердились самым блестящим образом. Новая взрывчатка действительно обладает феноменальной мощностью, а предложенный способ атаки мало того, что действенен, но и вполне безопасен для производящих его.
Зинину сорок лет. Сравнительно молодой, но уже известный ученый поначалу встретил мои предложения по пропитке кизельгура нитроглицерином весьма настороженно. Конечно, спорить с великим князем ему и в голову не пришло, но и скепсиса скрыть не смог. И даже когда все получилось, нет-нет, да и поглядывает на меня с чувством явного недоумения. Ну вот как царский сын мог догадаться, что шеста в четыре сажени вполне достаточно, чтобы уберечь атакующих от последствий взрыва?
Его помощник, совсем ещё молодой артиллерийский поручик Петрушевский, напротив, после первых же успехов безоговорочно поверил в мой химический гений и теперь норовит советоваться по всякому поводу. Мне же приходится отговариваться занятостью или делать умное лицо. Ну что поделаешь, не знаю я ни лучшего состава, ни оптимальной влажности для новой взрывчатки!
— Следует все же проверить и действие погружных мин, — вставил свои пять копеек присутствующий здесь же Якоби.
— Обязательно испробуем, Борис Семенович, — засмеялся я. — Вот завтра же выведем в море еще одну баржу и взорвем её к чертям собачьим! А теперь прошу всех в кают-компанию, выпить за успех нашего безнадежного дела!
— Отчего же безнадежного! — возмутились ученые. — Кажется, все идет более чем хорошо.
— Прошу прощения, дурацкая присказка. Можете считать это чем-то вроде суеверия.
Мы все сейчас находились на борту маленького колесного парохода «Грета», неведомо как оказавшегося в Либаве и выкупленного две недели назад у немецкого владельца. Дело в том, что «Усердный», как, впрочем, и большинство кораблей Балтийского флота, зимовал, вмерзнув в лед в Кронштадте. Поскольку я был уверен, что весной к нам прибудет флот союзников и заразил этим всех своих единомышленников, ждать таяния льда мы не стали и отправились в единственный незамерзающий русский порт.
А чтобы не искать опытных специалистов, просто распорядился возглавить эту экспедицию командиру «Усердного» Кострицыну, взяв с собой из его экипажа корабля всех, кого он сочтет нужным. После чего решил, что мне самому тоже не помешает немного развеяться… и отправился вместе с ними, свалив всю административную текучку на Головнина, а техническую на Путилова, оставшегося чиновником для особых поручений, но теперь не в кораблестроительном департаменте, как раньше, а моим личным.
Как я уже говорил, «Грета» — пароход небольшой и кают в нем всего четыре. В первой поместился я, вторая, как командиру, досталась лейтенанту Кострицину, в третьей разместились старший офицер со стармехом, а в самой просторной — четвертой — наши ученые. Посредине между каютами находится помещение, носящее гордое имя — кают-кампании, где мы и собирались для приема пищи, совещаний, и просто, чтобы поговорить. Все это, разумеется, лютейшее нарушение традиций и субординации. Но мне нравится, а остальным, даже если те не согласны, приходится терпеть.
Через несколько минут все, кроме оставшегося на мостике командира, собрались в кают-компании.
— Господа! — торжественно провозгласил я. — Сегодняшний успех просто необходимо отметить. Но поскольку шампанского на борту нет, предлагаю всем как русским и истинно верующим причаститься водкой.
— А что делать лютеранам? — засмеялся Якоби.
— Присоединиться, конечно же! Что же касается господина мичмана, так ему во избежание простуды употребить прямо приказываю, невзирая на конфессиональную принадлежность.
— Мы — Вальронды давно уже православные! — с достоинством возразил успевший переодеться в сухое Пётр. — Но дело в том, что я не пью…
— Господи, какие все же ужасные времена настали… непьющий моряк… никогда не думал, что доживу до такого оксюморона! — сокрушенно вздохнул я под всеобщий смех.
Надо сказать, Вальронд оказался в нашей компании достаточно случайно. Офицер, которого собирался взять с собой Кострицын, заболел, а тут и подвернулся молоденький и еще безусый мичман, лишь в прошлом году произведенный в первый офицерский чин. Принадлежал он к старинному морскому роду, ведущемуся от Яна Валронта, поступившего на службу еще к моему знаменитому пращуру Петру Великому. Дед у него генерал-майор по адмиралтейству, отец, правда, в отставке, но оба дяди командуют кораблями и даже георгиевские кавалеры. Впрочем, по большей части не за военные заслуги, а «беспорочную службу в течение двадцати пяти лет».