Бамбук шумит ночью
Шрифт:
…Перед очередным гротом, где разместился еще один госпиталь, на сбитой из грубых досок скамье сидят выздоравливающие бойцы Патет Лао. Они вполголоса беседуют между собой, подставляя солнцу бледные лица, давно не видевшие дневного света. Какая-то девушка присела на корточки возле плоских камней и осторожно раскладывает на них толстые книги. На пей такая же одежда, какую носят все ее ровесницы: длинная юбка с узором понизу, короткая блуза, сандалии. За спину заброшена длинная черная коса.
Я с любопытством заглядываю через ее плечо и смотрю на книги, разложенные на горячих камнях, для того чтобы просохли отсыревшие страницы. С изумлением вижу, что книги на русском языке. «Руководство по полевой
Имена двух молодых врачей запомнить нелегко — терапевта зовут Монколюилай Тиампон, а ее подругу, педиатра, — Управан Дуан Тиен. Обе они — выпускницы Харьковского медицинского института. Знакомимся. Я расспрашиваю девушек, как они попали в Советский Союз, не трудно ли было учиться, а самое главное, что было потом, когда они вернулись на родину, где шла война.
— В Харькове, Москве и других городах страны Ленина учится много наших соотечественников, — говорит Управан Дуан Тиен. — Впрочем, они есть и у вас, в «стране Полой»… Конечно, овладеть русским языком было очень нелегко, но мы все-таки справились с этим. Разумеется, пришлось изрядно потрудиться, чтобы не отстать от студентов, которые до института учились в нормальных условиях. Климат? А что? Можно привыкнуть. Советские люди относились к нам исключительно сердечно, были доброжелательны, всегда помогали… Они сами прошли через жестокую войну и знают, что это такое.
— Ну, а после возвращения? Освоились, не трудно?
— Видите ли, нас готовили к более тяжелым условиям, чем те, в которых мы живем сейчас. Старшие товарищи, время от времени приезжавшие к нам отсюда, без обиняков говорили нам: «Вас ждет работа в подземных больницах, у нашей службы здравоохранения не хватает очень многого. Вам предстоит не просто лечить больных и заботиться о снабжении больницы — придется брать в руки не только фонендоскоп и термометр, но также лопату и кайло. Нужно будет копать землю, дробить камень, выращивать овощи, а если понадобится, то и стрелять из винтовки»…
— Мы знали, что, возвратившись на родину, сразу попадем на войну, — добавляет Монколюилай, — и были приятно удивлены, когда нас обеих послали на работу в этот уже оборудованный госпиталь.
5
— А как теперь выглядит Вьентьян? — спрашивает Самбат.
Мой переводчик хорошо помнит Сайгон и Париж. Девушки-врачи неплохо знают Харьков и Москву. Но все они страшно интересуются сообщениями «оттуда» — с той стороны фронта, подробно расспрашивают каждого человека, который видел «королевский» Лаос и Лаос свободный.
Моему переводчику 32 года. Раньше он был офицером, военную подготовку прошел во Франции. Как же он попал в освобожденные зоны? Семья его находится по ту сторону фронта, в городе Луангпрабанге. И хотя сообщения оттуда поступают в освобожденные зоны, но случается это очень редко.
Во время поездок в безумно скачущем по дороге газике и в перерыве между очередными беседами, которые Самбат считает стократ более важными, чем мое «копание в его биографии» («Таких, как я, тут очень много, — говорит он. — Зачем же вам тратить на меня время?»), я записываю историю еще одного молодого патриота, который шагает в рядах бойцов лаосской революции.
— Я был учеником начальной школы, жил во Вьентьяне, когда закончилась первая индокитайская освободительная война сорок шестого — пятьдесят четвертого годов. Я ее плохо помню. Разве только то, что под конец войны мой отец, своевременно предупрежденный о том, что ему грозит арест со стороны местных реакционеров, вместе со всей нашей семьей укрылся в соседнем Таиланде. В то время Бангкок вел иную политику, чем теперь, — он еще не продался американцам… В пятьдесят четвертом году, когда наступил финал той войны и поражение колонизаторов под Дьенбьенфу стало очевидным, мы вернулись во Вьентьян. В те дни я впервые увидел на улицах Вьентьяна бойцов Патет Лао. Не было, пожалуй, ни одного юноши, который при виде партизан не рисовал бы в своем воображении героические бои, схватки с врагом и которого бы не захватила романтика борьбы, ее суровость и тяготы. Я и сейчас помню скромность и простоту обращения бойцов Патет Лао, их неизменное подчеркивание, что они только служат родине, нашей общей матери и что они раз навсегда хотят изгнать врага…
Я хорошо понимаю Самбата: память об этих встречах несомненно должна была оказать сильное влияние на юношу, если он уже тогда решил служить отчизне, так же как его старшие друзья из частей Патет Лао. Принять такое решение легко. Осуществить его значительно труднее. На первый порах Самбат поступает в начальную, потом в среднюю школу во Вьентьяне. Больше всего интересуется физикой и химией. Мечтает о дипломе инженера. В то время французское правительство предоставляло наиболее способным выпускникам вьентьянской гимназии несколько стипендий, дающих им возможность получить высшее образование во Франции. Но Самбат почему-то выбрал не Политехническую школу, а… военное училище! Его направили в знаменитую офицерскую школу в Сен-Сире.
— Вы спрашиваете, почему? Не из любви ли к блестящему мундиру?.. О нет, вовсе не потому! Физика и химия по-прежнему остались моими самыми любимыми предметами. Но дело в том, что у нас в Лаосе продолжалась война. На Индокитайском полуострове обстановка стала еще более напряженной. Место французов заняли американцы. И я понял, что мой путь должен быть таким же, каким шли первые бойцы Патет Лао.
— Трудно вам было там?
— Да. Режим и уставные правила офицерской школы в Сен-Сире очень суровые. Если подозревали, что курсант интересуется политикой, его могли сразу же исключить.
В свободные от занятий дни Самбат ездил в Париж, искал контактов с земляками, разделяющими его взгляды на внутренние проблемы Лаоса. Тайно встречался с лаосскими патриотами. Участвовал в деятельности молодежной организации Студенческий комитет мира и солидарности. Все яснее становится ему необходимость вооруженной борьбы за освобождение родины, за изгнание с ее территории американских интервентов. И он идет дальше по пути, на который его привело сознание патриота. Но теперь он идет не вслепую, а сознательно, твердо убежденный в правоте дела. Одновременно начинает учиться еще более старательно, ревностно. Мечтает отдать все добытые знания на пользу родине — той, за лучшее будущее которой борется Патриотический фронт Лаоса.
— Мне удалось до самого конца учебы избежать каких-либо конфликтов с командованием школы! — довольно улыбается Самбат. — Преподаватели ничего не замечали и хвалили меня. Правда, это требовало кое-какой ловкости и артистизма…
Постоянный контакт с лаосскими патриотами облегчил молодому офицеру возвращение на родину. Но не туда, где его ждали.
— Разумеется, так же как и другие стипендиаты, я должен был вернуться во Вьентьян. Но, как и многие мои сверстники, я выбрал свободу, а не холуйство. Как я вернулся?.. Еще по дороге во Францию — несколько лет тому назад — я около двух недель провел в Сайгоне. Оттуда нас отправили в Париж самолетом. Как видите, путь к знаниям, которые я хотел отдать родине, вел… через оккупированный американцами Сайгон! Это немного парадоксально, не правда ли? Обратный же путь был значительно более длинным, но зато прямым: через Швейцарию в Прагу, оттуда в Москву, затем через Пекин в Ханой, а там и в наши освобожденные зоны. Это все. Как видите, моя биография совершенно заурядная. Так мне по крайней мере кажется.