Бамбуш
Шрифт:
— Понятно.
Я вышел из кабинета начальника станции смущенный и немного взбудораженный.
Но, возвращаясь домой, я думал почему-то не о разговоре с начальником и даже не о своей будущей работе. Я вспоминал встречу с маленьким мальчиком в дырявой шляпе. В ушах моих опять и опять звучали горькие слова его: «Папу жду…»
Как же действительно его зовут? И какой он колючий! Не сказал свое имя. Все равно я с ним еще познакомлюсь…
3
Я работаю в красном уголке. Из фанеры мне сделали большой щит, шириной в полтора, высотой в два метра. У меня задание: нарисовать ленивых девушек с их грязными стрелками.
После обеда на нашу станцию прибыл еще один военный эшелон. Вмиг собралась толпа. Гражданские смешались с военными. Теснятся у самых вагонов с тайной мечтой найти среди солдат своих родных и близких, брата и мужа, сына и отца, знакомых и соседей Солдат много, а своих нет.
Я тоже, как весенний суслик после спячки, вышел из красного уголка и смотрю на людей.
Со стороны смотришь — сердце стонет: старушки, обхватив молодых солдат за шею, целуют в обе щеки и умываются слезами. Старики, чтобы не поддаться слабости, заложив руки за спину, стоят в сторонке. Девушки и молодухи то причитают, вспоминая о своих милых, то хохочут, то отходят, прячась от солдатских шуток.
Вышел дежурный по станции.
— Куда это солдаты едут? Домой? — спросил я.
— Военная тайна.
Дежурный поднял желтый флажок.
Эшелон тронулся. Люди разошлись.
Я еще долго стоял. Когда направился к красному уголку, снова увидел мальчика. Он стоял на прежнем месте в той же позе.
— Здоров, мужичок! — как можно веселее поздоровался я.
Мальчик не ответил и даже не шевельнулся. Застывшее лицо его было совсем восковым… Казалось, что он даже не замечает меня.
Потом совсем не мне, а точно отвечая на горькие свои мысли, он сказал чуть слышно:
— Опять нет папы.
Чтобы успокоить мальчика, я участливо подхватил:
— Он обязательно приедет.
Только теперь мальчик заметил меня. Черными глазами стал прощупывать меня с ног до головы и, когда встретились наши взгляды, сердито буркнул:
— Ты опять пристаешь?
В ответ я сочувственно спросил:
— Продрог?
Распахнув пальто, мальчик показал свои ноги. Из носков разбитых сапог торчали какие-то тряпки. Угрюмо, не по-детски сказал:
— Ноги замерзли.
— Пойдем ко мне греться.
— А где живешь?
— В красном уголке работаю.
— Будут ругаться?
— Кто?
— Начальник.
— Я там один.
Мальчик пошел за мной.
4
В красном уголке он сразу увидел свою березовую палку. Подбежал и взял ее.
— Моя!..
— Садись у печки, погрей ноги.
Мальчик хотел сесть прямо на пол. Я повернул освободившийся от угля ящик и постелил на нем газету. Он сел и снял сапоги. Из-под грязных портянок показались покрасневшие маленькие вспухшие ноги. Хотел прижать ноги к стенке печки, но быстро отдернул: горячо.
Я бросил ему под ноги сухую тряпку. Думал, согревшись у печки, мальчик разговорится. Я сел рядом с ним на табуретку. Он искоса посмотрел на меня и спросил:
— Снова?
— Нет.
— А как тебя зовут?
— Бадма.
— Красивое имя.
— А как тебя?
— Борис.
— Значит, Боря…
— Я не маленький.
— Сколько тебе лет?
— Ишь ты!
— Стало быть, не знаешь, сколько тебе лет?
— Знаю — не скажу.
— А мне семнадцать лет.
Мальчик стал загибать свои пальцы. Чтобы подсчитать мой возраст, пальцев у него не хватило.
— Ты пожилой, — наконец заключил Боря.
— Сколько же тебе лет? Покажи на пальцах, — посоветовал я мальчику.
— Ты милиционер, что ли? — сказал Боря и стал наматывать на ноги портянки.
— Куда же? — торопливо спросил я.
— Домой.
— Посиди.
— Мама ждет.
— А как маму твою зовут?
— Никак.
— А мою маму зовут Байирта. А как твою?
— Много будешь знать, быстро состаришься.
Это были явно не его слова. Слова взрослых. Он был слишком смышлен, чтобы принимать его за ребенка, но слишком мал ростом и небогат, видимо, годами, чтобы считаться с ним, как со взрослым.
Боря натянул свои большие, разбитые сапоги, потуже надвинул дырявую черную шляпу и, взяв березовую палку, направился к выходу. Я крикнул ему:
— Когда будешь на станции, захаживай ко мне погреться!
Боря не ответил. Так молча и ушел.
Я посмотрел в окно. Он, как маленький старичок, с посохом в руках, мелкими шажками шел в сторону поселка.
5
В эти дни число эшелонов с военными, которые шли с запада на восток, заметно увеличилось. Постепенно раскрывалась и «военная тайна», о которой умолчал дежурный по станции.
Война на западе подходила к концу. Мы знали по газетам, что войска наши уже под Берлином, и со дня на день ждали окончательной победы. Но на востоке еще злобно огрызались японские самураи, и туда перебрасывались войска смирить их.
Жители нашего поселка, как только прибывает военный эшелон, гурьбой валят на станцию. У всех та же робкая надежда: встретить родных.