Банда - 2
Шрифт:
Быстрым шагом Пафнутьев поднялся на второй этаж, прошел мимо милиционера даже не заметив его, не потому что стал таким уж большим да важным, он действительно его не заметил. Да и тот, бросив взгляд па Пафнутьева, понял - не притворяется мужик, он и в самом деле маленько не в себе. Секретарша с простоватым, доброжелательным и потому с совершенно неприступным лицом повернулась к нему, улыбнулась располагающе - она всем так улыбалась.
– О, Павел Николаевич... Давно вас не было видно!
– Мал потому что был... А теперь я расту, каждый день расту и становлюсь все больше и больше.
– А когда думаете остановиться?
– Вот сейчас меня и остановит один хороший человек, - он кивнул на дверь кабинета.
– Вы не предупредили, не знаю сможет ли...
– Хотите, открою секрет?
– Откройте, - улыбнулась секретарша еще доброжелательнее, хотя казалось бы, это уже невозможно.
– Сможет.
– Вы так уверены...
– Говорю же, большим человеком стал. Скажите, что случилось нечто чрезвычайное.
– А оно действительно случилось?
– Кузьма Прутков сказал... Не шути с женщинами. Эти шутки глупы и неприличны. Вот я и не шучу.
– Ну, что ж..:, - секретарша вошла в кабинет Сысцова и тут же вышла обратно.
– Входите, Павел Николаевич. Только недолго, у него сегодня встреча с избирателями.
Пафнутьев молча кивнул, сделал широкий шаг к двери, рывком распахнул ее, тут же толкнул следующую дверь. Он словно нарочно совершал действия, после которых уже нельзя было отступить, передумать, переиграть. Впрочем, все последние дни, а то и весь последний год он совершал именно такие действия - каждый раз сжигая за собой мост, обрушивая тропинку, заваривая намертво дверь, в которую только что проник...
Сысцов сидел у журнального столика и пил чай. Кружочек лимона золотисто светился на солнце в чайном стакане, придавая всей сцене теплоту и почти домашний уют.
– Входи, Павел Николаевич, - Сысцов царственно махнул рукой, приглашая гостя сесть в соседнее кресло. И тут же прихлебнул из стакана, спрятав глаза.
– Валя сказала, что у тебя что-то необычное... Я заметил, с тобой частенько последнее время стали происходить чрезвычайные события - золотой ободок па стакане сверкнул желтым настораживающим бликом.
– Давай, бей... Похоже, я туг для того и сижу, чтобы вы все приходили сюда время от времени и били меня по темечку.
Пафнутьев сел, положил папку на колени, поднял голову и посмотрел на Сысцова печально и даже с некоторым соболезнованием.
– Арестован Анцыферов.
– Знаю, - кивнул Сысцов, прихлебывая чай.
– Дальше.
– Вы уже знаете?
– поперхнулся Пафнутьев от удивления.
– Невродов доложил.
– Ну, тогда слава Богу... А то я уж думал, что мне первому придется принести эту весть.
– Нет... Невродов оказался неожиданно гуманным человеком... По отношению к тебе, Павел Николаевич... И весь удар взял на себя.
– Надо же, какое великодушие, - пробормотал Пафнутьев.
– Но все равно хорошо, что ты пришел, - Сысцов остро глянул на Пафнутьева поверх стакана.
– Невродов мало что мог сказать... Очень волновался, - Сысцов жестко улыбнулся.
– Он сказал, что ты долежишь подробности. Слушаю тебя, Павел Николаевич, - и Пафнутьев вдруг ясно услышал в наступившей тишине, как мелко и часто бьется в опустевшем стакане серебряная ложечка, передавая дрожание руки Сысцова.
– А то я уж, честно говоря, подумал ненароком... Не придешь ли ты с конвоирами за мной... Нет, вроде, один пришел... И на том спасибо.
Ложечка продолжала звенеть в стакане, и Сысцов, поймав взгляд Пафнутьева, устремленный в сторону этого мелкого дробного звона, поставил стакан на стол.
– Иван Иванович, - начал Пафнутьев, наклонив голову вперед, как бы преодолевая сильный встречный ветер, который бил ему в лицо.
– Я прекрасно понимаю все, что произошло, понимаю суть событий... И скрытую их сторону. Но все произошло настолько неожиданно, что предупредить вас, посоветоваться... Не было никакой возможности. События назревали несколько дней... И я не думал, что они взорвутся столь быстро.
– Не тяни.
– Внешняя сторона событий такова... Некий директор гастронома, Халандовский, написал заявление о том, что прокурор города требует с него пять миллионов рублей за прикрытие уголовного дела, возбужденное против того же Халандовского.
– А что он натворил, этот твой Халандовский?
– Почему он мой?
– Не надо, - досадливо махнул рукой Сысцов.
– Не надо лапши, Павел Николаевич. Что он натворил?
– Ничего. Обвес, обсчет... Обычные торговые дела.
– И за это пять миллионов? Он что, ошалел?
– Кто?
– осмелился спросить Пафнутьев.
– Анцышка... Многовато запросил... Такие дела стоят меньше. Продолжай.
– Халандовский не простак. Он понимал, что обвинение дутое. Для того и составленное, чтобы получить с него деньги. И он, ничем не рискуя, обратился в областную прокуратуру. Те ухватились. И сегодня утром провели операцию. Халандовский вручил Анцыферову пять миллионов меченных денег, те тут же вошли следом за ним И оформили факт получения взятки. Были изъяты и сами деньги, и газетная упаковка, пересыпанная светящимся порошком, тут же сфотографировали руки Анцыферова, они тоже светились.
– Засветился, значит, наш прокурор, - задумчиво проговорил Сысцов, с улыбкой глядя на Пафнутьева.
– Засветился... Жаль. Хороший был человек, а, Павел Николаевич?
– Мы с ним давно работали, - осторожно ответил Пафнутьев, не разобравшись в смысле вопроса.
– Ну, хорошо... А твоя роль во всех этих событиях... В чем она заключается? Ведь я же не поверю, что ты ничего не знал и ни о чем не догадывался, а?
– Знал и догадывался, - кивнул Пафнутьев.
– Почему же не спасал Анцыферова?