Банда - 2

Пронин Виктор Алексеевич

Овсов начал набирать номер, не успел даже присесть, и лишь когда пошли длинные настойчивые гудки, нащупал сзади рукой стул и опустился на него.

– Паша?
– спросил Овсов, едва Пафнутьев подал голос.

– Да, это я... Как поживаешь, Овес?
– Плохо. У нас чрезвычайное происшествие. Бандитский налет. Искали моего любимого клиента. Совместными усилиями удалось отбиться.

– Он жив?

– Стоит передо мной. Если он и уцелел, то только благодаря мужеству и самоотверженности твоего лучшего друга.

– Это ты о себе?

– Да, такие слова я могу говорить только о себе. Искали Званцева. Мы с Зомби еще не знаем, что он Званцев, еще не успели в этом убедиться. А они знают. Как это понимать, Паша?

– Дай сообразить.

– Соображай, Паша. А я пока могу сообщить тебе несколько подробностей сегодняшнего утра... Дверь в палату выломана, в коридоре пахнет порохом, у меня срывается голос, а моя любимая женщина зализывает раны. А ты соображай, Паша...

– Так... Была стрельба? Кто стрелял?

– Я стрелял.

– В кого?

– В пол.

– Это хорошо... Откуда же потянуло порохом, а Овес?

– Я слышал, что ты был в редакции, потом собирался навестить какую-то женщину, которая может оказаться...

– Постой-постой! Я ее навестил. Так... Сиди на телефоне и никуда не отлучайся. Позвоню через десять минут. Или подъеду. Пет, я все-таки подъеду. Буду У тебя через пятнадцать - двадцать минут.

Пафнутьев нашел в блокноте телефон Званцевой и тут же набрал номер.

– Женя? Здравствуйте. Пафнутьев. Из прокуратуры. Помните?

– Ой, здравствуйте... Знаете, у меня так редко звонит телефон, что каждый звонок заставляет вздрагивать.

– У меня один вопрос, - Суховато сказал Пафнутьев.
– С кем вы поделились своей радостью?

– Ни с кем, как мы и договаривались, Павел Николаевич... Неужели вы думаете, что я могу...

– Я ничего не думаю. Ни о чем. Никогда. Думать, вредно. Все, что мне требуется для работы, я уже передумал. И надобности думать вообще не испытываю. Поэтому, не задумываясь, повторяю свой вопрос: с кем вы говорили о наших с вами маленьких тайнах? Вспомните, Женя... Это очень важно. Снова повторяю - это чрезвычайно важно.

Женя некоторое время молчала и Пафнутьев ее не торопил. Он умел понимать и молчание. Женя молчала не из упрямства, не из какой-то зловредности или преступной наклонности. Она молчала в растерянности и он это чувствовал.

– Видите ли, Павел Николаевич... Эти полгода дались мне очень нелегко... И был только один человек, который меня не забывал... И если мне удавалось изредка переброситься словечком по телефону, то только с этим человеком. И когда пришли вы, когда сообщили о Сергее... Я не могла, понимаете, просто не могла не поделиться радостью...

– И поделились, - мрачно сказал Пафнутьев.

– Да, - простодушно подтвердила Женя.

– С кем?

– Видите ли, Павел Николаевич...

– С кем?
– повторил Пафнутьев как можно мягче, чтобы не вспугнуть издерганную женщину слишком уж настойчивыми вопросами.

– Когда Сережа купил или получил машину.
– Естественно, возник вопрос о страховке...

В этом месте сердце бедного Пафнутьева вздрогнуло и несколько раз с силой ткнулось в грудную клетку, как может ткнуться теленок своей мордой в чью-то ладонь.

– Говорите, Женя... Я внимательно вас слушаю.

– Короче, мы застраховали машину. И эта женщина мне очень помогла, когда пришлось получать страховку. Собственно, только благодаря этой страховке мы с малышами и выжили...

– Вы позвонили страховому агенту?
– не выдержав, спросил Пафнутьев.

– Да.

– Как ее зовут?

– Изольда Цыбизова.

– Ясно, - тяжело перевел дух Пафнутьев.
– Суду все ясно.

– Скажите... Это очень плохо?
– спросила Женя, озадаченная его словами.

– Да.

– Очень?
– повторила она почти в ужасе.

– Да, - безжалостно подтвердил Пафнутьев.

– И ничего нельзя исправить?
– по ее голосу Пафнутьев понял, что Женя может попросту бухнуться в обморок.

– Да нет... Сказали и сказали... Подумаешь... Почему не поделиться радостью с близким человеком, - сжалился Пафнутьев.

– Я тоже так подумала, - улыбнулась Женя с облегчением.

Пафнутьев прекрасно понимал ее - все эти несколько месяцев она постоянно боялась сказать что-то не то, не так поступить, везде ей чудилась опасность, подстерегали невидимые враги. Женя наверняка сделалась суеверной, отмечала счастливые номера машин, домов, мелькнувшая случайная мысль обрастала страхами и опасениями, которые преследовали ее весь день. И сейчас, стоило Пафнутьеву спросить, не сообщила ли кому-нибудь о его визите, как ей уже начали чудиться всевозможные беды, свалившиеся на Сергея. А когда он сказал, что ничего страшного не произошло, она с таким облегчением перевела дух, что он, кажется, увидел, как Женя, смахнув испарину со лба, обессиленно опустилась на стул.

– Скажите, вы позвонили ей сразу, как только я ушел?
– спросил Пафнутьев.

– Нет, что вы!
– воскликнула Женя.
– Как я могла... С полчаса, наверно, прошло после вашего ухода.

– Да!
– крякнул Пафнутьев, и Женя уловила его досаду.

– Если что, я позвоню Золе, предупрежу ее...

– Ни в коем случае!
– почти вскрикнул Пафнутьев.
– Остановитесь. И внимательно выслушайте то, что я вам скажу. И выполняйте то, что вы сами обещаете. Иначе я вам уже ничем не смогу помочь.

– Боже... Что случилось?

– Ничего, - сбавил тон Пафнутьев.
– Но вы должны вести себя так, как вам указано!
– жестко сказал он.
– Опасности не кончились, Женя, поймите! Может быть, они только начинаются. Не надо их умножать.

– О, Боже!
– повторила женщина слабым голосом.

– Вы хорошо помните то, о чем мы с нами договаривались? Вы помните, что я вам написал в записке?

– Дословно, Павел Николаевич!

– Повторяю... Живите, как жили. Никаких перемен. Никаких звонков никаким подругам, никаким спасительницам!