Банда 7
Шрифт:
Поразмыслив, Пафнутьев не стал подходить к доминошникам. Чуть попозже, решил он, если в этом будет надобность. Словно почувствовав его колебания, игроки дружно повернули головы в его сторону, молча проводили взглядами до самой двери и, даже когда дверь за Пафнутьевым уже захлопнулась, еще некоторое время продолжали смотреть в сторону подъезда — не случится ли что-нибудь забавное.
Но нет, ничего забавного не произошло и доминошники дружно, будто по чьей-то команде, уставились в собственные ладони, будто надеялись рассмотреть на них линии собственных судеб. Но нет, кроме белых прямоугольников с черными,
Дверь в пахомовскую квартиру, конечно, была стальная, конечно, с тремя замками, конечно, один из этих замков был с тремя стальными штырями, которые удержали бы дверь при любом направленном взрыве. Впрочем, Пафнутьев прекрасно знал и то, что все эти стальные приспособления не значат ровным счетом ничего. От хулиганов, пьяниц, бомжей — да, такие двери служат надежной защитой. Но если квартирой заинтересуются серьезные ребята, то случится то, что всегда случается в таких случаях, — хозяин сам откроет дверь. И стальные ворота, вваренные в кирпичные стены вокруг самых крутых особняков, тоже открываются как бы сами по себе, когда этим особняком заинтересуются серьезные ребята.
А вот сама Пахомова изменилась — строгий деловой костюм в крупную серую клетку, белоснежная блузка, напоминающая мужскую рубашку, убранные назад волосы и усталый взгляд человека, обремененного многочисленными чрезвычайно важными заботами. Скорее всего, денежными заботами. Конечно, денежными, чем еще можно быть озабоченным всерьез? Больше ничем.
Изменилась Пахомова, изменилась.
Можно даже сказать, похорошела, несмотря на прошедшие годы. Ушла из ее облика непритязательность шоферской жены, чьей-то любовницы, торговой служки из управления, готовой с кем угодно нестись в любую командировку ради хмельных гостиничных утех, ради одной только видимости жизни свободной, обеспеченной, наполненной вечерним шампанским, заказными машинами, ночными забавами в люксовых номерах.
Бывало, чего уж там, бывало, и о многих подробностях той прошлой пахомовской жизни Пафнутьев знал если и не все, то достаточно для того, чтобы делать выводы правильные и обоснованные. Он не осуждал Пахомову, просто знал, и этого ему было вполне достаточно. Он и сейчас ее не осуждал, не его это было дело — осуждать. Как обычно, он хотел знать и как можно больше.
— Здравствуйте! — сказал он громко и радостно, едва только открылась дверь.
— Здравствуйте, — улыбнулась Пахомова с еле уловимой значительностью, с почти неуловимым превосходством. Дескать, времена, дорогой, изменились и роли наши в этой жизни тоже другие. — Проходите, Павел Николаевич.
— Спасибо! — с подъемом произнес Пафнутьев. — С вашего позволения разуюсь?
— Не стоит, — она первой прошла в комнату, увлекая за собой Пафнутьева, который едва успел снять с себя отсыревший на весеннем ветру плащ и повесить его на медный крючок в прихожей. — Садитесь, — она легким движением руки указала на кресло у журнального столика. Сама села в такое же кресло. — Кофе? Чай? Водка?
— Только чай, — быстро ответил Пафнутьев. — Если можно, покрепче.
— Выпить не хотите?
— Хочу! — Пафнутьев отвечал легко и беззаботно. Как только Пахомова поздоровалась с ним этаким светским кивком головы, ставя его, Пафнутьева, на место, ему сразу стало легко, и он готов был
— Бывает, — Пахомова сделала рукой неуловимый жест, и где-то за дверью, в невидимой для Пафнутьева комнате, возникло движение.
— Там еще кто-то есть?
— Сейчас нам сделают чай. Я тоже выпью чаю. Чтобы не потерять нить, — тонко улыбнулась Пахомова. И Пафнутьев, который не сводил с нее вроде бы потрясенного взгляда, уловил в этой ее усмешке прежнюю вульгаринку. «Нет, ничуть не изменилась Лариска, ничуть. Как была шоферской бабой, которая сдала своего же мужа, так ею и осталась», — промелькнула у Пафнутьева жесткая мыслишка, но он тут же подавил ее, как бы даже отрекся от нее, чтобы мысль не отразилась на выражении его лица, не проникла бы во взгляд и не выдала бы его, не разоблачила перед этой потрясающей светской дамой.
Неслышно вошла в комнату девушка, внесла на подносе две чашки чаю, на блюдечке печенье, еще на одном блюдечке конфеты. Пафнутьев внимательно посмотрел ей в лицо.
— Простите, — сказал он со всей доступной ему вежливостью, — а сахарку у вас не найдется?
— Зараз, — сказала девушка и, покраснев от неловкости, вышла на кухню за сахаром.
— С конфетами не любите? — спросила Пахомова.
— Не привык, — Пафнутьев развел руки в стороны, как бы признаваясь в простоватости.
Девушка в белом кружевном переднике вошла и молча поставила на стол сахарницу. На отдельном блюдечке она принесла чайную ложку. Пафнутьев уже не задавал ей никаких вопросов, не заглядывал в глаза, показывая Пахомовой полнейшее свое равнодушие к служанке. Все, что ему нужно было, он узнал из одного ее неосторожно оброненного словечка — «зараз». То есть сейчас.
— Прекрасная квартира, Лариса Анатольевна! Я потрясен!
— Да, ничего получилось. Дороговато обошелся ремонт, но и результат налицо.
— Прошлый раз она мне показалась поменьше... И прихожая была тесновата, и эта вот комната...
— Я купила соседнюю, — пояснила Пахомова. — И объединила их в одну.
— Одобряю, — кивнул Пафнутьев солидно. — Жилье — это главное в жизни. Мне так кажется. Позвольте посмотреть?
— Посмотрите, — великодушно кивнула Пахомова. Пафнутьев не заставил себя упрашивать, легко встал из низкого кресла, прошел на кухню, полюбовался кафелем, напольной плиткой, встроенной мебелью, потом заглянул в ванную — она оказалась неожиданно большой, видимо, была соединена с бывшей кухней. Верхняя половина кафеля была светлая, нижняя из такого же кафеля, но темнее — точно такую описывал ему совсем недавно все тот же Величковский.
— Потрясающе! — воскликнул Пафнутьев, падая в кресло. — Мне такую никогда не иметь. Но хочется. Дайте адресок мастеров, Лариса Анатольевна.
— Дороговаты эти мастера, я не уверена, что они вам подойдут.
— Авось! — отчаянно воскликнул Пафнутьев.
— С удовольствием, но нет у меня их адреса... Пришли, сделали, ушли. Да сейчас в любой газете полно объявлений — мастера для любых работ. И делают примерно на одном уровне.
— На одном, да не совсем, — завистливо протянул Пафнутьев. — И никаких концов не осталось?