Банда 8
Шрифт:
— Задержали кого-нибудь?
— Не удалось, Юрий Яковлевич... Паника началась! Вы же знаете, какой народ сейчас напуганный... Куста боится.
— Так. — Лубовский помолчал. — Не нравится мне все это... Плохо это. Я слышал, что стреляли прямо в здании?
— Не исключено, Юрий Яковлевич! Вы точно подметили — уж куда хуже! — сочувственно произнес Пафнутьев со всей искренностью, на которую был способен. — Мы все так переживаем, так переживаем... Просто нет слов.
— Так, — повторил Лубовский. — Что же мне с вами делать-то, Павел
— А что со мной делать? — удивился Пафнутьев. — Награды вроде не заслужил, большого порицания тоже...
— Не знаю, не знаю, — произнес странные слова Лубовский. — С вашим появлением у меня возникло столько проблем... Скажите честно... Ваша работа?
— Не понял? — насторожился Пафнутьев — Лубовский произнес слова, которые должны были в душе слабой и робкой вызвать чуть ли не ужас.
— Шумаков — это ваша работа?
— Не понял? — тверже повторил Пафнутьев, поскольку знал — он уже имеет право на некоторую обиду. — Вы имеете в виду — не я ли его застрелил?
— Именно это я и имею в виду.
— Простите, Юрий Яковлевич... Но ведь все произошло на глазах десятков людей... Неужели вы думаете, что я...
— Извините, Павел Николаевич, я сейчас не вполне собой владею... Мерещатся черти там, где их нет и быть не может. Просто эта новость меня вышибла из колеи... Мы с Шумаковым давно знакомы... Друзьями не были, слишком уж разные сферы деятельности, но сталкиваться приходилось частенько... Я вот что подумал... У нас с вами разговор вроде как бы и не закончен, а если говорить точнее, то он и не начинался... А почему бы вам не подъехать ко мне сюда, а? Тряхните стариной, Павел Николаевич!
— В Австрию?! — ужаснулся Пафнутьев.
— Нет, зачем... Из Австрии я сегодня-завтра вылетаю... Приезжайте в Испанию!
— В Испанию?! — поперхнулся Пафнутьев, чем, очевидно, должен был привести Лубовского в состояние полного превосходства. — Но это уж если начальство...
— Павел Николаевич, — с бесконечным терпением произнес Лубовский. — Я помогу вашему начальству принять такое решение.
— И оно... — Пафнутьев не осмелился даже закончить свой вопрос, столь велика была его подавленность.
— И оно решит, — великодушно заметил Лубовский. — Так что, Павел Николаевич... До скорой встречи на земле Дон Кихота? Колумба? Дали? К сожалению, других испанских знаменитостей не знаю... Я имею в виду знаменитостей, достойных нашей с вами встречи, а?
— Как скажете, Юрий Яковлевич, как скажете. — Пафнутьев, похоже, был совершенно подавлен и лишен способности что-либо соображать.
— Заметано, — с легкой вульгаринкой произнес Лубовский и отключил свой мобильник. Пафнутьев тоже нажал кнопку отключения, убедился, что телефон действительно выключен, и только после этого вернул его Халандовскому.
Фырнин был в полном восторге от услышанного, вертел головой, и, судя по всему, ему просто не терпелось поделиться своими впечатлениями. Но Халандовский угрюмо и молча смотрел в стол — тон Пафнутьева
— Он не дурак, Паша, он не дурак, — наконец проговорил Халандовский. — Не надо бы с ним вот так... Чуть бы посерьезнее, чуть бы зависимее, что ли...
— Еще более зависимо?! — вскричал Пафнутьев.
— Не надо, Паша... У тебя пошел кураж, это всегда прекрасно, но он не дурак.
— А! — Пафнутьев легкомысленно махнул рукой. — И на старуху бывает проруха.
— Ты кого имеешь в виду? — все еще недовольно спросил Халандовский.
— Себя, кого же еще! Конечно, себя, Аркаша! И не сомневайся в этом! Не Лубовского же, в самом деле!
— Ладно, Паша, ладно... Может быть, ты и прав, может быть... А там кто знает, возможно, и нет.
— Проехали! — решительно сказал Пафнутьев. — Хватит причитать. Мне пора в Испанию собираться. Хочу в Толедо.
— Зачем, Паша?
— Меч присмотреть. Хороший боевой меч старинной работы.
— В бой собрался? — уныло спросил Халандовский. — Кобылу бы тебе еще... Росинанта какого-нибудь... Медный таз вместо шлема... Хотя по комплекции ты больше тянешь на Санчо Пансо.
— Значит, так. — Пафнутьев положил на стол тяжелые горячие ладони. — Володя! — Он повернулся к Фырнину. — Давно мы с тобой не объявляли никому войну, давно не вели успешных боевых действий.
— Готов, — коротко ответил Фырнин.
— Прекрасный ответ, да, Аркаша?
— Да, мне понравилось. — Халандовский все еще был подавлен разговором с Лубовским, неожиданным предложением встретиться в Испании. Но, кажется, и он начал постепенно отходить, зараженный безудержным наступательным легкомыслием Пафнутьева.
— Володя! — торжественно произнес Пафнутьев, и столько было силы и уверенности в его голосе, что рука Фырнина невольно потянулась к диктофону, он уже готов был начать записывать. — Нет, Володя, нет. — Пафнутьев решительно остановил его руку. — Никаких следов. Повторяю — никаких следов! Ни на магнитофоне, ни на бумаге, ни на каких-то там глупых кассетах. Не должно быть твоих следов, моих, не должно быть следов нашего юного друга Халандовского, который, похоже, уже начал приходить в себя после психической атаки Лубовского.
— Как же быть? — недоуменно спросил Фырнин.
— Ты готовишь бомбу в виде интервью с неизвестным тебе гражданином, который предложил потрясающий материал о Лубовском. Он не пожелал себя назвать, ссылаясь на то, что все недоброжелатели Лубовского исчезают. По разным причинам. В разное время. Но исчезают. И это правда. Поэтому он себя не назвал. Такова версия. А я даю тебе гору материала. Вполне доброкачественного.
— В каком смысле?
— Он честный. Он правдивый. Он истинный. Но для суда недостаточный. Не может служить доказательством. Есть расписки, протоколы о намерениях, есть фотографии. Все это убедительно для газеты, но недостаточно для суда. Кроме того, суд может затянуться на годы. А бомба нужна сейчас.