Измена. Мой непрощённый

Если что-то ещё оживёт, когда я тебя вижу,

Если где-то внутри зажигается свет,

Я никак не пойму. Я тебя не люблю! Ненавижу.

Но от этой потребности видеть спасения нет.

Я закрою все двери, все окна закрою!

Я порву твои снимки. Порежу! Сожгу!

Я не знаю, как быть мне

Один на один с тишиною…

Я не знаю, как мне не споткнуться

На полном скаку.

Где кончается "мы", начинается новое лето,

Без тебя. Без конца!

Твоё имя теперь на устах под запретом,

Но оно навсегда запеклось в моей алой крови.

Я начну всё с нуля. Я сумею, я знаю!

Я тебя отпустила. Давай же, ступай!

Что же ты не летишь?

Что ты замер у края?

Словно верить не хочешь, что это и есть самый край.

Стихотворение автора

На сидении рядом звонит телефон. Смотрю на него. Вижу надпись «отец», и снимать трубку не хочется. В прошлый наш разговор он сказал, что теперь у него всего двое детей. Ибо я ему больше не сын! В который уж раз?

Неужто, теперь передумал? Откинувшись на водительском кресле, закрываю глаза. Куда сильнее меня в данный момент волнует разговор с Настей. Она, кстати, выглядит так… Словно развод пошёл ей на пользу. А мне? Это вряд ли!

— Твой долг сберечь семью, — наставлял меня папа, — Ты взял на себя обязательства!

— Я не против сберечь её, Настя не хочет, — настаивал я.

— Так это она была неверна тебе? — взвился отец.

Соблазн сказать, что это так, был очень велик. Ведь она, наверняка, уже с кем-то спала?

— Нет, это я, — признался, понурив голову. Будто видел перед собой его хмурый анфас. Хотя это был всего лишь его голос.

— Сулэли[1]! — выплюнул папа и бросил трубку. Но уже через пару минут он снова звонил мне.

Я всегда ощущал себя худшим в семье, с его «лёгкой подачи». Лев был любимчиком! Может ещё потому, что отцу выпало право назвать своего первенца. К моему появлению никто уже не радовался той принадлежности между ног, которая отличала меня от девчонки. Отец хотел дочку! Хотел, чтобы та сидела у него на коленях и щипала за седеющую бороду.

До сих пор представляю себе, как он издал вздох разочарования, когда впервые взял меня на руки. Мама пыталась опять. Ей очень хотелось подарить отцу дочь! Но четвёртым был выкидыш, и больше детей не вышло. Что обозлило отца ещё больше!

Он ожидал, что я хотя бы порадую его выбором жизненного пути. Но, не в пример Левтеру, я выбрал иную дорогу. Окончив школу, уехал искать развлечений на родину матери. И нашёл…

Сцепляю руки в замок. До сих пор не привыкну! Ходить туда, как в чужой дом. Видеть её, в этом фартуке…

— Проси прощения! — велел отец.

— Я попросил! Уже несколько раз, — процедил я сквозь зубы.

— Ещё проси, — убедительно бросил отец, чем несказанно меня удивил. Он! Который всегда говорил мне, что у женщины нет права голоса.

— Я не собираюсь ползать перед ней на коленях, — фыркнул я. Хотя ещё накануне почти был готов сделать это.

— За унижение платят унижением, — заметил отец, — Ты унизил её тем, что отказался от семьи.

— Я не отказывался! — повысил я голос, — Это она подала на развод.

— Ты мужчина, или нет? — рявкнул отец.

Вопрос был с подтекстом. Скажешь «да», — будет объяснить полчаса, что бы сделал мужчина. Скажешь «нет»… Ну, и так понятно, что не поздоровится.

— Пап, мне пора, — произнёс свою вечную реплику.

Хотя за всё время с тех пор, как уехал из Грузии, я не просил у него ни копейки, отец никогда не хвалил. Только хмыкал, не веря в успешность затеи. Зато всегда спешил рассказать об успехах Левтера. Как процветает под его началом новая лавка. Как бы намекая: «Вот что ждало бы тебя, останься ты на родине». Но я не остался!

Как и Алик, что уехал вслед за друзьями в Буэнос Айрес. Разбег плюс-минус два года, давал двум старшим возможность общаться друг с другом на равных. Я же был вечным изгоем! И добровольно изгнал себя дальше из лона семьи и опеки отца.

Единственная, кого я жалел — это мама. Она умудрилась остаться красивой в этом «царстве мужчин». И её любви хватало на всех нас! Сердце её разрывалось между отцом и детьми. Она всегда выступала посредником. Также и в этот раз позвонила мне вслед за отцом. И стала твердить:

— Илюша, сынок, ты прости его. Он успокоится! Это он не со зла.

— Я знаю, — буркнул в ответ.

— Неужели всё так серьёзно? — голос её задрожал. И я крепче сжал зубы. Неизвестно, что лучше — отцовское недовольство, или мамино сочувствие.

— А как же дети? Неужели, я больше не увижу моих дорогих внуков? Диночка и Давид! О! — она разрыдалась…

Один только Бог знает, чего мне стоило не выкрикнуть: «Хватит!».

Я и сам укорял себя множество раз. Хватит! Довольно! Сил больше нет. Ведь судьба наказала меня. Разве не так?

Вспомнилось тут же Снежанкино личико, испуганный взгляд синих глаз.

— Илюшенька, как же это? Никитка… Господи! — шептала она, с каждым словом бледнея всё больше.

Я целовал её руки и убеждал, что всё излечимо. Хотя в голове неустанно крутилось: «Не всё! Чёрт, не всё!»,

Она не винила себя, но однажды сказала серьёзно и взвешенно:

— Лучше бы я умерла тогда.

Я не стал уточнять. Понял и так! После того, как Снежана узнала, что я женат…

Я не сразу сказал. А признавшись, получил отворот-поворот. Она объявила мне, что лучше закончить сейчас. А я не стал спорить! Однако вернулся в Торжок, сам не знаю зачем. По делам? Но я мог бы не ехать. Послать заместителя. Дело не срочное! Но мне нужно было поехать туда самому. Словно чувствовал…