Банда
Шрифт:
— Спасибо, конечно... Но не стоит... Тогда мне пришлось бы оформлять здесь постоянную прописку. Я не знаю, когда это произойдет, когда...
— Может, и не произойдет?
— Дай Бог, конечно... Но вряд ли.
— Тогда держись, Пахомов. В случае чего — звони, ребята у нас ничего!
Не отвечая, Пахомов махнул рукой и вышел.
Нет, не зря несколько раз дежурный задал ему один и тот же вопрос: “Вы что же, не доверяете нам?”. “А вот и не доверяю, — сказал себе Пахомов. — И вы прекрасно это знаете. И знаете, почему. Вы сами себе не доверяете..."
На улице в лицо Пахомову ударил порыв ветра, брызнули холодные капли дождя с мокрой листвы, но свежий воздух был приятен
Неожиданно для самого себя Пахомов впрыгнул в остановившийся троллейбус — водитель замешкался с продажей талонов и секунды хватило, чтобы принять решение. Двери тут же захлопнулись за его спиной и троллейбус тронулся с места. Приникнув к стеклу, Пахомов увидел метнувшегося следом человека в сером дождевике и кепке. Но тот опоздал и с досадой несколько раз ударил кулаком по дверям. Водитель остановил троллейбус, открыл двери, подождал подбежавшего мужчину. Но Пахомов в этот вечер принимал решения довольно необычные — в тот самый момент, когда мужчина входил в троллейбус, он успел выскочить на тротуар. И довольный собой, проводил взглядом удаляющийся троллейбус. Четкий контур человека в кепке на заднем стекле убедил его, что на этот раз удалось избежать больших неприятностей.
Странно, необъяснимо вел себя последнее время Николай Пахомов. Домой старался прийти пораньше, нигде не задерживался, соседи не могли соблазнить его ни пивом, ни домино, и через свой двор он проходил озабоченно, стараясь побыстрее нырнуть в подъезд. А едва пройдя в квартиру, тут же запирал дверь на один замок, на второй и лишь после этого раздевался.
— Лариса! — кричал он из полумрака прихожей. — Ты дома?
— Где же мне еще быть...
— Какие новости?
— Горбачева за рубеж не пускают.
— Это хорошо... Меня никто не спрашивал?
— Жорка спрашивал... Сотню просил. Водка во дворе у наших ханыг уже триста рублей бутылка.
Лариса прекрасно понимала, что не этих ответов ждет от нее муж, но дерзила и посмеивалась. Она, казалось, не замечала никаких перемен, вела себя ровно, чуть снисходительно, с усмешечкой. Так ведут себя с человеком, заболевшим не опасно и ненадолго. Заметив, как Николай запирает замки на двери, или старается поплотнее задернуть шторы, насмешливо стреляла глазками.
— Там еще небольшая щелка осталась, — говорила Лариса, глядя, как муж возится со шторами. Словно не чувствуя подковырки, он покорно шел к окну и поправлял штору.
— Да, — соглашался, — так будет лучше. И, бросив на жену взгляд опасливый и затравленный, тут же отворачивался, находя себе какое-то занятие.
— Напрасно ты, Коля, все это затеял...
— Что напрасно?
— Да все эти замочки, глазочки, крючечки... Хороший мужик, если ему очень уж захочется, плечом высадит нашу дверь вместе со всеми твоими жестянками. Что бы ни случилось, Коля, но дома, здесь... Никто тебя не тронет.
— Тебе виднее.
— Потому и говорю, — жестковато произнесла Лариса.
— Тебя
Такие люди обычно склонны к поступкам вызывающим, к словам скандальным, хотя в жизни часто занимают место довольно скромное, работают слесарями при домоуправлениях, грузчиками в овощных магазинах, таксистами. Пахомов перепробовал немало занятий, побывал и в строителях, и в шахтерах, а задержался все в тех же водителях. Какую-то шутку с ними постоянно играет природа — при всей заносчивости, обостренной гордыне оказываются они рано или поздно в услужении, как говорится, на подхвате. Обладая врожденной добросовестностью, такие люди служат исправно, способны бесконечно долго сносить пренебрежение, насмешки и даже явное унижение, но однажды с ними происходит мгновенное и неожиданное превращение. И тогда косого взгляда достаточно, чтобы их покладистость взорвалась остро и болезненно. И никто уже не может предсказать их следующий шаг, никто не поручится, что они будут вести себя хотя бы в пределах нормального поведения. Все их существо требует возмездия за многолетние обиды, которые, конечно же, люди наносили сознательно и зловредно, они жаждут немедленного самоутверждения, их гордость, столь долго попираемая, вдруг извергается бешено, неуправляемо, приобретая формы дикие, а то и безумные. Но до этого предела Николай Пахомов, кажется, еще не дошел.
А Лариса была женщиной, которых принято называть красивыми. Наверно, они и в самом деле красивы, такие женщины — мягкие, спокойные, податливые, часто полноватые. Гладкие переливчатые волосы они нередко зачесывают назад так, чтобы открывался чистый высокий лоб. У них узкие, круто изогнутые брови, впрочем, женщины эти сами делают их такими, чувствуя, что именно брови “в ниточку” требуются для полной завершенности облика. А вот губы у них чаще бывают тонкими. Это неприятно, досадно, и они исправляют оплошность природы с помощью яркой помады, пририсовывая недостающую полноту.
У таких женщин ясный взгляд человека, который кое-что знает о вас, о тайных ваших желаниях, а то и грехах, более того, готов пойти навстречу в исполнении и желаний, и грехов. Поэтому ясность взгляда не должна вводить в заблуждение. Такие женщины пойдут на многое, на что угодно могут пойти, и взгляд их останется таким же чистым и незамутненным. Возможно, за этим стоит сила характера, уверенность в каком-то своем превосходстве, во всяком случае ближние охотно подчиняются им, понимая, что подчинение обещает обернуться какой-никакой выгодой, удачей. Но это ошибка. Если кого и ждет счастье, то настолько горькое, вымученное и издерганное, что его и счастьем-то назвать трудно. Так, маята сердечная и мука душевная. Впрочем, многие именно к этому и стремятся, именно это и называют счастьем, и, кто знает, может быть, они правы. Нельзя твердо сказать, что Лариса была именно из этих женщин, но внешне очень на них походила.
Войдя в комнату и увидев, что Николай сквозь щелочку в шторах смотрит в темноту ночи, она усмехнулась, передернула плечами, словно в этом его занятии увидела личное оскорбление.
— Знаешь, Коля, — сказала она с нервной улыбкой, — перестал бы ты метаться от окон к дверям, от дверей к унитазу... Смешно все это и глупо. Глупо и смешно.
— Может быть.
— Я уже говорила — здесь с тобой ничего не случится.
— Ты уверена?
— Да, Коля. Уверена.
— Тоща ты, очевидно, знаешь, где со мной может кое-что случиться, где со мной может кое-что произойти?