Бандит-4. Некромант
Шрифт:
Однотипная шутка, но она как ни странно прокатывает всегда. Девки ржут, как лошади, лезут целоваться, потом я долго пахну сладкими дешевыми духами и притираниями, которые никак не могут заглушить несущийся от этих женщин запах застарелого пота, несвежего белья и мужского перегара.
Да, я довольно-таки брезглив, не для этого мира, который еще не очень-то заботится о гигиене и точно ничего не знает об источниках болезней, всяких там микробах и бактериях. Если бы не маги-лекари, все эти девицы давно б скончались где-нибудь на пустыре, разъедаемые самыми мерзкими дурными болезнями. Для лекарей эти болезни не представляют из себя ничего сложного. Один сеанс лечения – и готово. Вот только не всегда болезнь проявляет себя сразу, потому цветут ясным цветом всевозможные болести смешные, случающиеся от любовных игрищ.
Да, я не настолько изжаждался по женской ласке, чтобы пить из первой попавшейся лужи – как завещал нам великий Ленин, узнавший о причудливых развлечениях небезызвестной дамочки с хитрой фамилией Коллонтай. У меня есть с кем вылечить свой спермотоксикоз, и я делаю это успешно и с огромным удовольствием.
Напившись «вина», промочив глотку, пою дальше. Вначале – «Город золотой». Вот это настоящая лютневая музыка! Вавилов был настоящим гением! Увы… рано ушел. Умер от рака, не увидев известности при своей жизни. Народ в трактире любит эту песню, ее играю только я. У Аллена голос хриплый, сорванный, как и положено настоящему вояке. Я же пою и в теноре, и в баритоне, и могу даже опустить до баса – как оказалось, у моего тела, ранее принадлежащего покинувшему этот мир парнишке Келлану, невероятное строение связок и вообще всего певческого аппарата. Такие как он певцы случаются очень редко. На Земле я видел таких раза два или три – одним из них был певец-пародист Чистяков, который мог скопировать голос любого человека в мире (я видел и слышал его в записи, он рано ушел – трагически погиб). И петь любым голосом любого певца. Мутация, конечно же. Отклонение от нормы.
Впрочем – возможно, что у ворков это не такое уж и редкое умение. Я почти не общался с представителями племени, давшего жизнь Келлану, но слышал, что ворки всегда отличались умением музицировать на любых музыкальных инструментах, а еще – очень хорошо поют.
Затем исполняю песню, которую играл и пел совсем «недавно», в Сирии, как раз перед тем выездом, в котором меня убили. Я услышал ее в сети, и она меня сильно зацепила. Стихи, тексты я всегда запоминал практически с первого раза – и профессиональное музыкантское умение, которое я развил до совершенства, и природные способности, которые, как известно, не пропьешь. Так что однажды услышав песню я запоминаю ее навсегда. Как, кстати, и лекцию преподавателя. Что нимало удивляло и моих преподавателей в музыкальной школе, и учителей обычной школы, где я, вечный хулиган с тройкой по поведению, учился на «отлично» (ну если ты сходу, со слуху запоминаешь все то, что тебе говорит учитель – как ты еще можешь учиться, кроме как «на отлично?»), удивлял всех, кроме моей мамы, считавшей, что это ее заслуга. Это она родила такого умного и разносторонне образованного мальчика – в маму пошел!
Тем большим ударом для нее было узнать, что я отправляюсь в армию, чтобы потом стать профессиональным военным. «Убивать людей?! Тупой солдафон?! Ты сошел с ума! Я сейчас позвоню тете Соне, и она тебя обследует на предмет душевного здоровья! Какая армия?! Ты же не выдержишь, ты всегда кашлял!»
Эх, мама, мама… как мне жаль, что уже не могу сказать, как я тебя люблю! Я бы все на свете отдал, чтобы встретиться с тобой снова, чтобы никогда больше тебя не расстраивать! Какие же мы все в юности идиоты… Отличаемся только тем, что одни, повзврослев, перестают быть идиотами, другие – остаются ими до самой гробовой доски.
Так вот, это была песня «Роза на древке» Алексея Хромова. И она здесь очень хорошо пошла. Оно вроде бы и непонятно, про что эта песня, но почему-то трогает за сердце всех без исключения. Как некогда тронула и меня.
Стану старой усталой птицеюДа расправлю крыло в последний разДа взлечу вопреки традицииЧто, мол, в небо седых не пустят нас.Пролечу над родными пашнямиДа припомню закат сегодняшний.Он горит над чужими башнями.Эти башни мертвы, всё кончено.Роза на древке да боевой топор.Ножны пусты, расплелася кольчуга.Двинем на запад вдоль северных гор.Вряд ли за ними встретим мы друга.Наверное, потому песня так тронула мое сердце, что сам я себе уже казался старой седой усталой птицей. У которой ни гнезда, ни семьи. И таких «птиц» в трактире было не менее половины. А может и гораздо больше. Потому принимали песню очень хорошо.
Ну а закончил я выступление опять же балладой Семеновой, которую как мог перевел на всеобщий:
Лютни, звенитеСами собой,В битву зовите,На последний смертный бой!Гибнуть бесславноНе захотим!В битве неравнойНаши плечи мы сплотим.Певчие стрелыГрянут в щиты…ОстервенелоПерекошенные рты…Лязгнут секиры,Сладится бой…С бранного пираНе вернуться нам с тобой.Выпьем же, братья,Чашу до дна!Всем нам хватитВ ней багряного вина.Пусть и укроетСнег нашу рать,Честь у героевНикому не отобрать.В оригинале было не «лютни», а «гусли», но само собой понятно – в этом мире никакими гуслями и не пахло. Лютня – это понятно.
Впрочем – «закончить» – это я погорячился. Меня не отпускали еще минут сорок. Каждый раз, когда я заканчивал петь и играть, меня уговаривали, угощали, кидали монеты – густо кидали, как жертву капризному божку – и я снова играл и пел, хотя уже прилично устал.
Когда ты вкладываешь душу в свою музыку, то непременно устаешь. Выгораешь, опустошаешься. Вероятно, еще и поэтому многие музыканты пьют или подсаживаются на всякую «дурь». Выгоревшую в душе лакуну надо ведь чем-то заполнить. Кто-то заполняет эту дыру спиртным, кто-то наркотой, сексом, а кто-то ударяется в религию. Но нет никого, кроме тупых ремесленников от музыки и безголосых шоуменов, кто бы не выгорал душевно после того, как вложился своими эмоциями в исполняемую ими мелодию. Это нормально. И это опасно.
Наконец, меня все-таки отпустили – я отговорился тем, что в конце концов, и Аллену надо свою денежку заработать! Я же не какая-то крыса, которая подло жрет хлеб товарища! Народ понял и принял мои доводы. Тема заработка и тема товарищества им очень близка, так что поворчали, да и согласились. Ну а я под крики и шум пообещал, что буду петь для них и в будущем – если, конечно, не сильно им надоел. Чем вызвал радостные крики и смех – ну как я могу им надоесть? Как говорится – скачи, Петрушка, народ требует зрелищ!
Глава 2
Лютню положил в шкаф, сбросил башмаки и с облегчением надел тапочки. Потом пошел в спальню и с разгону, с наслаждением бросился на кровать. Хорошо!
Вот грех жаловаться, в самом-то деле. Живу – как сыр в масле катаюсь. И деньги есть, и в Академии я на особом положении. Но нет покоя в душе. Совсем нет. То ли я такой бунтарь по жизни, то ли понимаю, что нельзя успокаиваться…
На самом-то деле – чего я достиг? Все получилось как-то… дерьмово! Хотел уничтожить врага – добился того, что погиб хороший человек. Теперь Элрон непонятно где прячется, и я не могу до него добраться. А вот он знает, где я обитаю. И сынок его отправился туда, откуда я не так давно можно сказать сбежал. Не может ли он получить информацию обо мне у лекаря? Нет… скорее всего – нет. Велур побоится. Если только кто-то из его слуг меня сдаст. Но ведь это надо знать, о чем спрашивать. Или вернее – о ком. Связать Петра Сина и «Охотника», который убивал шпану на улицах столицы…
Все сложно… и все висит на тонкой такой ниточке. Впрочем – как и всегда. Кто там прял нить жизни? Мойры? Чик ниточку ножницами – и нет человека.
– Ну что, рассказывайте… что тут было в мое отсутствие? Кто заходил, что делал?
– Твоя служанка заходила – бестелесный голос призрака я слышал не ушами. Нет ни малейшего представления, чем я его слышу. Мозгом? Или желудком… Этого никто никогда не узнает, так зачем ломать голову? Просто интересно, да и все тут.
– В вещах рылась? Искала что-нибудь?