Бандит
Шрифт:
Располагался сервис в бывшем гараже какого-то ныне закрытого предприятия, за высоким бетонным забором, где хватило места для стоянки как ремонтируемых машин, так и наших, и мастеров. Во дворе столкнулся с Упалычем – старшим мастером.
– Ты машину-то обслуживать собираешься? – тормознул тот меня. – А то договорились, а ты вчера не приехал.
Ну да, только сейчас картотека подсказала.
– Упалыч, извини, башкой вчера ударился, забыл начисто, – показал ему повязку.
– Если не спешишь, то прямо сейчас давай сделаем, там дел-то всего ничего, масло да фильтры.
– Не вопрос. –
– Через час готово будет.
В «офисе» застал Большого, Сироту и как раз Капрала – среднего роста плечистого парня, словно из тросов свитого, с кулаками, разбитыми до полной неузнаваемости. Был Капрал, он же Артем Капралов, с детства большим фанатом всякого рукомашества и дрыгоножества и имел привычку применять свои умения прямо с ходу, из-за чего Большой его всегда придерживал от ухода в дурной беспредел. В свое время Артем всерьез выступал в миксфайте, ждали от него больших побед, но травма колена спортивную карьеру прервала, так что осел он на районе и примкнул к Большому, у которого когда-то занимался кикбоксингом.
– Здорова всем, – поприветствовал я присутствующих с порога.
– О, как сам? – подкинулся с дивана Капрал, протягивая руку. – Нормально?
– Да более или менее. – Я стащил куртку, потому что в комнате было жарко. – Поляк меня вызвонил сегодня, пришлось забить на все и ехать.
– Чё у него? – спросил Большой, ставя передо мной кружку, в которой в кипятке плавал пакетик чаю, свесив наружу нитку.
– У него на складах «даги» сигареты за наличку продают. Помногу.
– Сами «даги»?
– Или сами, или кто-то под ними. Но продают, говорит, контейнерами.
– Ну и поехали их хлопнем, – подскочил Капрал.
– Кавалерийским налетом? – искоса глянул на него Большой. – Приглядеться надо. Давай, разведка, займись, – это он уже для меня.
– Займусь. Тут еще проблема есть. – Я изложил историю про поляковского племянника.
Все выслушали внимательно, потом Большой спросил:
– За выезд его грузим?
– Не, не по понятиям выходит, он нам по всем затратам отбивается, – возразил я. – Нужный человек.
– Пусть лучше должен будет, – добавил Капрал.
– Согласен. Тогда, Сирота, давай завтра всех наших сюда на десять утра, отсюда поедем.
– Я бы лучше за час сам на Восьмого Марта выдвинулся, – сказал я. – Посижу, посмотрю. А вы подтягивайтесь следом за клиентом.
В бригаде я, оказывается, за начальника разведки и заодно главного по спецоперациям. Вот так узнаешь про себя много нового.
– Давай так, – согласился Большой. – И племяшку этого сюда бы вызвать, пусть расскажет, чё там и как, чтобы знать.
– Поляка наберу, пусть сюда присылает.
– Тут еще новость. – Большой выдержал паузу. – Ваха на Мартына вышел, сам понимаешь, чего хочет.
Ваха. Мартын. Кто эти люди? Ага, уже знаю. Ваха – старший у тех, кого я завалил в Гадюжнике и которые завалили меня. Мартын – вроде как положенец у нас на районе, за старшего у «коптевских». Ваха пошел в рамках понятий свой «вопрос решать» через разговор, по крайней мере сначала.
– И что Мартын?
– А что Мартын? Мартын сказал, что встречаться надо. У него в «Охотничьем» для
– И когда?
– Сегодня, скорей всего, к вечеру. Хотел тебя набрать, да ты сам.
Странный процесс возникновения непривычных мыслей снова включился, натолкнув на очередной вывод:
– Если в «Охотничьем», то беспредела не ожидается, как я понял?
– Нет, но забиваться бы не стал, сам понимаешь. У «чехов» свои понятия, людскими они пользуются, только когда им надо. А за стол мы платим, получается.
Вот так. И оглянуться не успел, как влип в жизнь своего прототипа по самые уши. Сегодня разборка, завтра разборка, потом еще и этих торговцев сигаретами грабить… как-то мне это все меньше и меньше нравится. И четкое понимание того, что «я больше не хочу», не скажешь. Вован Бирюков в бригаде уже десять лет, после Большого второй человек, он давно по рельсам живет. Надо как-то очень сильно думать о том, чтобы спрыгнуть с поезда. Сильно-сильно думать.
4
«Охотничий» – ресторан из местных, находится у автовокзала. Первый этаж обычного жилого дома, все достаточно скромно, но у местной братвы популярен. Во-первых, в нем два кабинета есть, можно поговорить, во-вторых, он принадлежит лично Владимиру Мартынову, или Мартыну. Мартын и Погос официально рулят «коптевскими» и могут за них говорить. Мартын крышует весь автовокзал и всю торговлю вокруг него, кроме игровых залов, которые принадлежат Погосу.
Подъехали мы ввосьмером на двух машинах, остальные оставили на сервисе, потому что каждый на своей подкатил. Кроме нас с Большим и Сироты с Капралом подтянулись еще четверо: Труба, Маркел, Серый и Угол. Тоже свои. Трубе под тридцатник, и габаритами он такой, что не в каждую дверь плечами втиснется, Маркел же мелкий и тощий, хоть и жилистый, а по виду так чистый альбинос. Серый толстоват, но силен, румян и круглолиц, стрижен ежиком. Угол худ и мосласт, с костлявым лицом и длинными волосами. Вот, в сущности, и вся бригада.
Ресторан изысками интерьера не поражал, а мне напомнил что-то эдакое еще из советских времен – декоративные решетки, кронштейны с горшками, из которых какие-то растения свисают, столы и стулья простенькие, на стенах репродукции картин на охотничьи или лесные темы. Но кормят здесь вкусно, в этом не откажешь. И не так чтобы дорого. В углу сцена маленькая, на ней инструменты – еще и живая музыка бывает. Но вообще стиль такой, что фраза из «Мимино» вспоминается: «Вон этот чайник идет».
В зале людей было немного, один столик занят четырьмя парнями, которые поднялись навстречу, и пошел процесс взаимных приветствий. Это Мартына народ, тут со старшим и вообще «для массы».
– Мартын ждет, в кабинет заходите, – сказал немолодой мужик с совершенно расплющенным носом и уродливым шрамом через обе губы, из-за которого он шепелявил.
Рука, которую он протянул для пожатия, была сплошь покрыта партаками, а заодно строением напоминала корягу. Он еще и здоровенный. Это Бобер, он у Мартына за главного решалу. Если с кого денег получить надо, то его первым посылают. Он еще и отмотал лет семнадцать за убийство, и вид такой, что при одном его появлении все готовы отдать все, что есть, лишь бы он ушел.