Бандиты и бабы
Шрифт:
— Постой-постой, какие дети? Ты же педераст.
— Фу, как грубо!
— Ты ещё меня в грубости обвинять будешь? И это после всего, что ты тут замутил?
— Если хочешь знать, я вовсе не такой педераст, как вы все думаете. У меня, между прочим, уже две жены было и двое детей осталось.
— Не понял? А почему же тебя все считают педерастом?
— Это легенда. Чтобы лучше дела шли. В шоу-бизнесе сегодня, сам знаешь. мафия. А так вроде свой. Только я тебя очень прошу, Сашуль, никому, да? Что я нормальный — ни слова! Не позорь меня. А я обещаю тебе, что в следующий раз мы точно заработаем кучу денег.
Куда
— Я, Сашуль, за кухню новую и то расплатиться полгода не могу. Жена мне этого не простит. Это вы там, в России, бабки гребёте, а тут надо зарабатывать.
— Ты считаешь, кидать — это зарабатывать? Знаешь, Паша, все считают евреев умными. Но мало кто знает, что далеко не все евреи умные. И что если еврей дурак, то он совсем дурак. Русский дурак по сравнению с дураком евреем — Шопенгауэр!
— Это ты про кого?
— Про тебя, Паш, про тебя. Помяни моё слово: ты сам себе могилу роешь.
Паша совсем сник, и его лицо стало похоже на потрёпанную портянку:
— Я не еврей.
— Как это?! Ты меня что, весь день сегодня удивлять будешь?
— Не еврей, и всё! То, что еврей, — тоже легенда. Шоу-бизнес — сам должен понять.
— А кто же ты? И не голубой, и не еврей! Ты меня разочаровываешь.
— Мать украинка, а отец военный.
— Ты сам понял, что сказал?
— Ну да. Он у меня был офицером пехоты. Как, по-твоему, может еврей служить в пехоте?
— А как же тебя Израиль принял? У тебя гражданство какое?
— Я обрезание сделал. Только ты, Сашуль, об этом тоже никому ни слова! Я ж тебе по секрету, по-дружески… Мы ещё с тобой заработаем ого-го!
— Да ты себя в зеркало видел? Ты ж вылитый еврей! Посмотри: спортом не занимаешься, самая накачанная мышца у тебя — это твой картавый нос.
— Мне его гамаком в детстве перебили.
— А может, и правда, ты не еврей. Ведь дурак дураком.
И в это время появились они. две учительницы!
Одна, чуть постарше, больше была похожа на завуча школы. Другая — только что принятая на работу. Пашка тут же перестал ныть и шепнул мне на ухо:
— Та, что постарше, моя!
— Да, Паша, ты и вправду не еврей, ты мудак! Твой папа явно в окопе пересидел.
НАТА
Разговор по дороге с учительницами у меня не клеился. На душе было муторно. Скорее бы закончился концерт — и в кафе, на берег моря, навстречу полуночному бризу. Слава богу, Машина подруга оказалась сверхразговорчивой. Когда она говорила по-русски, некоторые фразы явно переводила с иврита.
Концерт был в городишке неподалёку от Тель-Авива. Ничего особенного, концерт как концерт. Успех, аплодисменты, цветы, очередь к телу за автографами, молоденькие, напоминающие чем-то Вику девушки, фоткающиеся в обнимку, в полуобнимку, и немой вопрос в глазах фанов: кто эти две прехорошенькие «учительницы», с которыми я приехал на концерт?
Все подаренные мне цветы я разделил между Машей и Натой. Её наверняка в Союзе звали Наташей, но русские имена слишком длинные для иностранцев. За границей их всегда пытаются сократить,
После концерта обеих «учительниц» я пригласил в наше с Машей уже любимое кафе. Ната сказала, что пойдёт ненадолго — в двенадцать выход на сцену к шесту. В Союзе Ната окончила балетную школу. Танцевала в Сибирском танцевальном ансамбле. А когда всё великое искусство, тем более народное, покатилось в стране к чёртовой матери на рога, помыкавшись по разным танцевальным клубам, она решила, что лучше искать не работу, а еврея, который бы её увёз из страны. Еврей оказался не дураком и, приехав с Натой в Тель-Авив, попытался её продать в то же заведение, в котором работала Маша. Но на «кастинге» оказалось, что Ната гнётся лучше всех стриптизёрш Тель-Авива. Это её выручило. Она даже вспомнила слова известной балерины-педагога: «Старайтесь, девочки, старайтесь, тяните спинку, ножку. Вот увидите, когда-нибудь в жизни вам это непременно пригодится!» И пригодилось. Теперь Ната тянет спинку и ножку так, что удивляется даже шест.
Свой рассказ она закончила неожиданным вопросом ко мне:
— А вы, Саша, грустный. У вас, судя по всему, здесь проблемы?
— С чего вы взяли?
— Я слышала, как ваш этот. Как его? Ну, гей-импресарио за кулисами звонил с местного телефона. Кто эти подонки? Вы их знаете?
— Виделись один раз. Так, дурни какие-то.
— А вон те? Которые думают, что мы их не видим.
О топтыгиных я и забыл! Юнцы спрятались за углом и периодически из-за него выглядывали, думая, что достойно выполняют поставленную перед ними боевую задачу. Мне их даже жалко стало.
— Да выходите вы оттуда! Идите сюда. Я вам по бутылке пива возьму.
Топтыгины подошли к столику осторожно, как будто наша компания была заминирована. Я действительно выдал им по банке пива, предложил присесть за столик неподалёку и успокоил, чтобы они ничего не боялись, — мы будем за ними наблюдать, в случае чего выручим.
Лицо Наты вдруг стало очень жёстким, словно она действительно была завучем в школе и обращалась к набедокурившим в туалете подросткам:
— Кто ваши хозяева? А ну быстро? Я церемониться не буду.
Топтыгины на глазах превратились в салаг. Такого тона от «учительницы» они не ожидали. Акцент выдавал бывалую.
— Мы точно не знаем. Только ихние погоняла.
— Ну, слушаю?
— У маленького — Хлястик, а у того, что поздоровее, — Коржик.
Я не мог не расхохотаться. Надо же, меня поставили на счётчик Хлястик с Коржиком
Однако Нату эти погоняла насторожили:
— А над ними?
— Да не, они сами.
Ната повернулась ко мне:
— Поганое дело. Новенькие! Готовы на всё. Надо немедленно давить. Я сейчас побежала, мне в моё «ночное» пора. Вот моя визитка. Звоните завтра. А ты, Машуня, тоже попытайся через своего выяснить… Надо же. Хлястик и Коржик. Отморозки! Даже погонял человеческих придумать не могли.