Бандиты семидесятых. 1970-1979
Шрифт:
– Похоже, там все… угорели.
Услышав это, Сиетниекс обхватил голову руками и громко запричитал:
– Не может быть… За что?
Однако делал он это как-то картинно, и у сыщика опять появились сомнения относительно правдивости его поведения. Видимо, поэтому, когда они приехали в отделение милиции, Филатов внезапно задал Сиетниексу вопрос из разряда лобовых:
– А не вы ли убили своих родственников, Янис Янович?
Тот аж поперхнулся. Затем его лицо залила пунцовая краска, он стушевался и попросился выйти на улицу – покурить. Профессионалам, которые на своем веку повидали не один десяток душегубов самых разных мастей, сразу стало понятно – мужик явно нечист. Но торопить события они не стали, предпочитая дать возможность преступнику совершить
Утром следующего дня Сиетниекс отправился на почту, чтобы отбить сослуживцу телеграмму о том, что задерживается. Текст ее гласил: «Анатолий доложи командованию что на прошлой неделе (вот он, прокол! – Ф.Р. ) Ленинграде трагически погибла моя семья идет расследование постараюсь приехать займи для меня пожалуйста 400 рублей – Янис».
В тот же день во время осмотра квартиры своего тестя в Ленинграде Сиетниекс наделал еще массу подозрительных поступков. Беспросветная жадность выдала душегуба. Например, повздыхав прилюдно о безвинно убиенных детишках, он в следующую секунду вдруг начал просить сыщиков… найти среди вещей тестя механическую бритву, которая якобы принадлежала ему и за которую он заплатил аж 12 рублей. Далее, взяв в руки сберкнижку тестя, Сиетниекс не смог сдержать возгласа удивления: «Надо же, у папы лежало на книжке 240 рублей, а я им в прошлом месяце выслал на питание 50 рублей». Короче, в тот же вечер душегуба и арестовали.
Утром того же дня Сиетниекс раскололся, то есть начал давать чистосердечные показания. Произошло это после того, как он провел ночь в камере с двумя уголовниками, которые наглядно продемонстрировали ему то, что с ним может произойти, если он будет запираться. После этого, напросившись к следователю, Сиетниекс на чистом листе бумаги написал следующее: «Мне предъявлено обвинение в убийстве моих детей, Яниса и Марины, жены Светланы и родителей жены. 27 мая 1973 года я был задержан и помещен в камеру вместе с двумя уголовниками. За эти сутки я все сам продумал и пришел к выводу добровольно обо всем рассказать. Я хотел уже 20 мая все доложить, но стыд и чувство благодарности перед родителями, людьми, с которыми я работаю, которые мне верили и помогли стать тем, кем я являюсь, заставляли молчать…»
Но далее в своих показаниях убивец решил схитрить. Понимая, что его ждет, напиши он чистую правду (о том, как из-за «Волги» зарубил пятерых родственников), он придумал совсем другую причину преступления. По его словам выходило, что все получилось спонтанно. Мол, жена начала выяснять, почему он так неожиданно к ним заявился, а он в пылу полемики схватил с пола топор и обрушил его на зашедшуюся в ругани супружницу. А потом, плохо соображая, что делает, бросился добивать невольных свидетелей. Однако в эту версию следствие не поверило и вновь отправило преступника в камеру: дескать, надумаешь сказать правду – позовешь.
5 июня Сиетниекс вновь напросился к следователю, которому чистосердечно во всем признался. «Сможете описать все происшедшее на месте преступления?» – спросили его. «Смогу», – последовал ответ душегуба. И Сиетниекса повезли на дачу в Васкелово, где он подробно рассказал, как и при каких обстоятельствах расправился с родственниками. Показал он и место, куда бросил топор, – в речке Грузинке. Орудие преступления извлекли и приобщили к делу. Однако если читатель думает, что в убивце заговорила совесть, он глубоко ошибается, поскольку уже через пару дней…
Между тем 7 июня Сиетниекс внезапно пошел на попятную. На очередном допросе он заявил, что оговорил себя под воздействием внешних обстоятельств – мол, запугали камерные уголовники, и выдал на-гора новую версию трагедии. Услышав ее, следователям впору было воскликнуть: «Да вам не в армии надо служить, а книжки писать!» Что же на этот раз напридумывал Сиетниекс?
По его словам, около двенадцати ночи 19 мая к ним на дачу постучал неизвестный, который, назвавшись племянником хозяина – Ивана Гавриловича Коваленко, сообщил, что приехал на ночную рыбалку. Сиетниекс, естественно, дверь открыл, после чего получил сильнейший удар в голову и потерял сознание. А когда очнулся, застал всех родственников убитыми. Испугавшись, что отвечать за происшедшее придется ему, он предпочел покинуть место трагедии. На станции под воздействием происшедшего Сиетниекс хотел было наложить на себя руки – броситься под поезд, но ему помешали случайные прохожие: некие мужчины попросили у него закурить и сбили его с правильного пути.
Эта версия могла бы сойти за правдоподобную, если бы, как я уже отмечал, за пару дней до этого Сиетниекс не рассказал в подробностях подлинную причину трагедии и не описал все свои действия. Поэтому первое, что спросил у него следователь, после того как выслушал сказку про незнакомца, было: «А как быть с топором, который мы нашли с вашей помощью в Грузинке?» Наверное, минуту Сиетниекс пытался подыскать вразумительный ответ, но так ничего и не придумал. И под предлогом того, что у него разболелась голова, вновь запросился в камеру. Знаете зачем? Чтобы придумать новую сказку.
На этот раз он огорошил следователей рассказом о том, что жена оскорбила его мужское достоинство – уличила его в сексуальной несостоятельности и похвасталась тем, что еще до замужества у нее был любовник, который был куда лучше в постели, чем он. «Зачем же вы убили всех остальных?» – спросил Сиетниекса следователь. «Я уже не соображал, что делаю», – ответил убийца. Но и этому его рассказу следователи не поверили, хотя к делу, как и положено, приобщили.
Как ни крутился Сиетниекс, будто уж на сковородке, но смягчить свою участь ему так и не удалось. Через год Военный трибунал ЛенВО признал его виновным в убийстве пяти человек, совершенном с особой жестокостью и при отягчающих обстоятельствах, и воздал по заслугам – приговорил к расстрелу. Правда, ни одна из газет об этом процессе не сообщила по причине его закрытости – Сиетниекс ведь был офицером, членом партии, и описание его зверств могло невольно бросить тень на армию, где подобные душегубы были все-таки нетипичны. Под давлением этих же обстоятельств следствию пришлось признать за основу другой мотив преступления – вместо убийства из-за корысти (душегуб хотел купить «Волгу») ему все-таки вменили убийство в состоянии аффекта.
Московская погоня
Тем временем советская пресса продолжала отображать на своих страницах примеры самоотверженных действий со стороны сотрудников милиции. При этом деяния правонарушителей, если и отражались, то без всякой патетики и тем более без какого-либо сочувствия. Вот лишь один из подобных примеров, взятых из советской прессы периода поздней весны 1973 года .
Младший сержант милиции Виктор Ефимов возвращался на мотоцикле в Киевский отдел ГАИ. Внезапно впереди он увидел летящий на большой скорости «Москвич-426». По тому, какие зигзаги выписывала легковушка, было понятно, что ее водитель явно находится «под парами». Ефимов бросился наперерез нарушителю, но тот уже успел заметить гаишника и свернул в боковую улочку. Началась бешеная погоня. Ефимов сделал попытку прижать «Москвич» к тротуару, но из этого ничего не получилось – нарушитель стал маневрировать и едва не сбил милиционера. Пришлось сесть ему на «хвост» и ждать более удобного момента.
Когда они выскочили на Кутузовский проспект, Ефимов успел крикнуть постовому, чтобы тот передал по рации о пьяном лихаче другим постам. В это время на светофоре загорелся красный свет, движение на проспекте остановилось, но только не для нарушителя, который на огромной скорости проскочил светофор и свернул в переулок. Но и этот маневр не помог лихачу: Ефимов продолжал сидеть у него на «хвосте». Однако с каждой минутой младший сержант все сильнее понимал, что, если немедленно не предпринять каких-то эффективных мер к задержанию нарушителя, добром эта гонка не закончится.