Бандиты
Шрифт:
– Повезло вам, каждый день им в киску заглядываете! Ох, а я-то потайных местечек не видал вот уже двадцать семь лет. Я совсем готов, на взводе, только вот… Это правда, что если им не пользоваться, он вроде как увянет?
Харби выглядел точь-в-точь как набальзамированный покойник, ему бы еще глаза закрыть да челюсть подвязать.
Каллен все твердил свое: дескать, несмотря на столь долгий перерыв, он твердо намерен вернуться к активной жизни, кое-кто ему в этом поможет, вот только с простатой нелады, не будет ли доктор так добр осмотреть ее, пока не сели за ужин.
Джек со стаканом в руке перешел в дом, а за спиной у него Каллен бубнил:
– Конечно, саморучно мы себя обслуживали… Что по этому поводу думает Харби, Джек уже не расслышал. Он вышел в коридор, тянувшийся через весь дом, и остановился, наткнувшись на выходившую из гостевой спальни Морин. Морин на ходу застегивала свою белую косметичку. В комнате было темно и уютно.
– Ты как, Морин?
– Отлично. – Распрямилась, отвела плечи назад. Заходила в спальню поправить косметику, похоже, подвела глаза.
– Выглядишь отлично.
– Спасибо на добром слове.
– Ни капельки не изменилась.
– В самом деле? По правде сказать, мы оба стараемся держать форму. Каждое утро мы с Харби пробегаем четыре мили, в любую погоду, перед тем, как он уезжает на работу.
– Вы с Харби?
– И следим за питанием. Никаких жирных соусов. Представляешь, мне пришлось заново учиться готовить. Мы не пользуемся мучной подливкой! Каково это для девушки из Нового Орлеана?
– Нелегко тебе пришлось.
– Непрожаренного мяса не едим. Забыли про гриль, про мясные тефтели, про спагетти… – Она позволила себе легкую улыбку. – Ты тоже неплохо выглядишь, Джек. Жизнь удалась?
– Да, наверное, – задумчиво протянул он. На миг он вообразил себе, как Харби занимается с Морин любовью, размеренно отсчитывая: и – раз, и – два.
Морин уставилась на него, сморщив носик.
– Что ты смеешься?
– Не знаю. Настроение хорошее.
– Это ты ни капельки не изменился, Джек. Ты по-прежнему, как бы это сказать, – какой-то не такой.
– Хорошо, если так, – признал он с улыбкой.
Вечернее солнце висело над подъездной дорожкой, било в глаза.
– Дни становятся длиннее, только я не становлюсь моложе, – вздохнул Каллен. – Вот бы Рой подыскал мне кого-нибудь.
– Ты хоть знаешь, с какими женщинами он водится? – предостерег его Джек.
– Еще бы не знать.
– Смотри, подцепишь какую-нибудь гадость.
– Наплевать.
– Придется снова идти к Харби. Он твою простату посмотрел?
– Сказал, чтобы я пришел к нему в приемную и прихватил с собой тридцать пять долларов.
– Ну вот, а тогда придется лечить и то, и другое.
– Повторить тебе еще раз, на что мне наплевать в мои шестьдесят пять? – предложил Каллен. – И чего мне надо, тоже напомнить?
Люси вышла с террасы и двинулась им навстречу по мощеному патио. Она снова оделась в черное. Очередная ряса, подумал Джек, эта новая Люси пытается войти в роль. Тоненькая фигурка, руки глубоко засунуты в карманы джинсов. Каллен шел чуть впереди Джека вдоль кирпичной стены по заднему двору, мимо кустов и цветов, пышно разросшихся под щедрым весенним дождем. Внутренний дворик словно крышей накрывали склонившиеся друг к другу кроны деревьев, под ними была тень, и лицо Люси казалось бледным и озабоченным.
– Два раза звонил Рой, – сообщила она. – Сегодня они обошли пять банков и из каждого выходили с полным мешком.
Каллен что-то простонал.
Они подошли к дому. Джек внимательнее всмотрелся в Люси и понял, что эта небрежная поза, руки в карманах, – лишь маска, скрывающая чудовищное напряжение.
– Где они сейчас?
– Вернулись в гостиницу. Второй раз Рой звонил буквально десять минут назад. Сказал, они поставили машину в гараж «Ройял-Сонеста», напротив гостиницы.
– Новую машину?
– Да, «мерседес»-седан, кремового цвета, 560L, последняя модель.
– Денежки у них водятся, ничего не скажешь.
– Рой сказал, они поднялись с мешками наверх, заказали шампанское и с тех пор не выходят из номера. Обещал позвонить через час, «доложить обстановку».
– Где он?
– Там, где же еще. Он снял номер в гостинице на том же этаже. Как ему это удалось, а?
– Не знаю, – сказал Джек. – Повезло, наверное. Рой на все способен. Вот за это-то мы его ценим и любим.
На это Люси ничего не ответила, даже бровью не повела. Молча повернулась и вошла в дом, а они последовали за ней.
21
Дагоберто Годой и Криспин Рейна пили шампанское, привычно закусывая креветками, и беседовали по-испански, не обращая внимания на Уолли Скейлса, человека из ЦРУ. По новостям показывали любительскую видеозапись о семейной жизни Фердинанда Маркоса; ее-то они и комментировали. На каком-то празднестве жена диктатора Имельда распевала во весь голос, покуда ее супруг расправлялся с пиццей.
– Он и на минуту жевать не перестал, – сказал Дагоберто, – а эта корова знай себе поет. Говорят, у нее были тысячи платьев и столько же пар обуви.
– Он украл миллиарды, а то и больше, – подхватил Криспин.
– Слушай сюда, – сказал Дагоберто, – у нее было столько обуви, что она могла надевать каждый день новую пару, и так целых восемь лет подряд. У нее было пять сотен лифчиков на ее здоровенные титьки, она предпочитала черные. А вон Бонг-Бонг, сын Маркоса, теперь он поет. Сдается мне, он извращенец.
– Это Джордж Гамильтон, – поправил его Криспин.
– Не, я не о нем. Тот, с размалеванной физиономией, извращенец.
– Гребаный Маркое, сам коротышка, а яйца что надо, – высказался Криспин.