Банкир
Шрифт:
Аптека…» А каждый из уполномоченного собрания имеет свои вкусы в том, что они считают искусством, да надо еще и возможную крамолу какую на Советскую власть не пропустить, а то, известное дело, все эти художники — «пидорасы», как указывал Никита Сергеевич. И вообще, все собравшиеся индивиды горят желанием самовыразиться и научить художника писать картины, писателя — книги, поэта — стихи.
Смотрят: да, все в наличии — ночь, улица, фонарь, аптека… Бессмысленный и тусклый свет — как и положено в обществе, описанном поэтом, где эксплуатация человека человеком, и вооще-е-е… Вот только — под фонарем сидит грустная такая глазастенькая собачка
Обсуждение идет довольно-таки вяло, пока какой-то бдительный не восклицает вдруг: «А собачка — зачем?!»
«Собачка — это очень важно! — начинает с жаром доказывать художник. — Я работал над ее образом шесть месяцев, долго искал натуру…»
И — пошло-поехало! Вся номенклатурная свора бросается на собачку, как на врага народа Троцкого!
«Это безвкусица!»
«Это — моральное разложение, намек на то, что животные в Советском Союзе несчастны, а это не так! Никакая собака не живет в мире капитала так, как люди у нас!»
«Это — влияние разлагающегося буржуазного псевдоискусства!»
«Это вообще — коллаж!»
Услышав незнакомое, но явно неприличное слово, вся комиссия вздрагивает, замолкает на минуту, слово берет маститый Председатель:
«Товарищи! Давайте не будем, так сказать, смешивать понятия… Художник Петров человек, конечно, беспартийный и в тонкостях идеологической борьбы разбирается не вполне, но он — лауреат премии Ленинского комсомола за серию работ о строительстве Братска… Вполне надежный товарищ. Конечно, согласен: собачка здесь совсем ни к чему; ну а в целом художник совершенно верно отразил выраженную в стихотворении пролетарского поэта — смотрит в бумажку — А.А. Блока мысль о вырождении капиталистического строя, общем кризисе капитализма и крахе всей этой человеконенавистнической системы и неизбежной смене ее прогрессивным и передовым социалистическим строем, о чем ежедневно свидетельствует практика реального социализма!»
Собачку дружно вычеркивают, художник Петров, страшно довольный, что картину приняли, уже думает над тем, что бы такое «всобачить» в заказанные ему иллюстрации к роману Оноре де Бальзака, чтобы бабушки с дедушками и «амо-ралку» ему не пришили, и принципиальность сумели проявить, и гравюры бы не испортили своим крючковатым вмешательством…
Так что расстанусь я с «калькулятором» не просто легко: это запланировано.
Тем более, если мозгов в голове нет или работают они вяло, никакая железяка, даже столь популярная на пространствах мирового сообщества, как «калаш», финансисту не подмога. А присутствие оружия скажет «понимающему человеку», что банкир Дорохов от перенесенных потрясений мозгов и полученной лошадиной дозы наркоты совсем сбрендил и готов переть врукопашную на танк. С примкнутым штыком. А мы в это времечко постараемся поработать головой, как футболист Лужков на очень товарищеских встречах команд Моссовета и Госкомимущества.
Прежде всего ее, голову, предстоит сунуть в пасть тигру, да так умело, чтобы злобное животное поперхнулось и сдохло. Тяжела ты, жизнь российского банкира! Ну да — «такова уж наша боярская доля… Мы, бояре, народ работящий…» Тем более Мадам Турфирма «Туда-сюда-обратно» все одно решила скормить меня аллигаторам!
К тому же меня не оставляет любопытство: что же все-таки такое заныкано в моей отнюдь не нобелевской бестолковке, шта-а-а-а… Впрочем, одна мысль на этот счет у меня есть, и я ее думаю.
Несмотря на бодрое настроение, как у правоверного самурая-камикадзе перед Перл-Харбором, тревога за девчонку не покидает. Единственное, что утешает в этой гнуснейшей ситуации, — им нужна не она, а я. Собственной персоной. И персону эту они будут иметь несчастье лицезреть воочию через четверть часа.
Удачи им в этом.
Никакая информация не стоит слез девочки. Это просто и понятно, как солнышко. Мне. Им — нет. На этом мы и сыгранем партейку… Да, давненько не брал я в руки шашки… Равно как и пешки, костяшки и прочие тяжелые предметы.
Скорость хорошая. А в голове навязчиво вертится знакомый с детства мотивчик: «Возле города Пекина ходют-бродют хун-вейбины…» Ну что ж, как говаривал другой известный поэт, как раз самый что ни на есть китаец: «Огонь по штабам!»
Подъезд к этому законспирированному колхозу имени праздника всех трудящихся Земли — можно хуже, но некуда. Впрочем, Галин «мере», на котором мы поменяли номера на совсем «левые», справился с этой задачкой легко, даже не поскребся ласково днищем о дорогу, как это принято у иноземных «мыльниц» на просторах российского Нечерноземья в сторону от любого большака.
«Первомайское». И чего его так нарекли? Впрочем, и праздник всех трудящихся, благодаря демонстрации озабоченных своей беспросветной жизнью в Чикаго пролетариев, пришелся на очень шабашное число: как раз первого мая ведьмы, ведьмаки и ведьмачки слетались на лысые горы районного и мирового значения, чтобы там оторваться всласть. Ну а красный день нынешнего календаря России, сиречь праздник независимости ея (от своих правителей? или — наоборот?), записан на двенадцатое июня; в народе этот день называют «змеиный поезд», или день змеиных свадеб. Змеи выползают спозаранку из всех нор и чешут на свои фуршеты и презентации… Хотя есть от них давний заговор: «Змея Медяница! Зачем ты, всем змеям старшая и большая, делаешь такие изъяны, кусаешь добрых людей?.. Нашлю на тебя грозную тучу, она тебя каменьем побьет, молнией пожжет. От грозной тучи нигде ты не укроешься: ни под землею, ни под межою, ни в поле, ни под колодою, ни в траве, ни в сырых борах, ни в темных лесах, ни в ямах, ни в дубах, ни в норах. Сниму я с тебя двенадцать шкур с разными шкурами, сожгу тебя, развею по чисту полю. Слово мое не прейдет ни ввек, ни вовек!»
Стоп. Хватит лирики. Первый пост. Чтой-то ребятки на нем какие-то сумрачные. Торможу. Выходит вроде старший, остальные… Остальные навели стволы «Калашниковых» на авто и, судя по лицам, готовы шмальнуть и раскрошить эту дорогую германскую колымагу, даже не дожидаясь вышестоящего указания. Нервные какие-то…
— Куда направляетесь?
Так и хочется сказать: «На кудыкину гору…», да ребятишкам в камуфляже совсем не до шуток. Впрочем, мне тоже… Так куда я направляюсь?.. Закрываю на мгновение глаза… Громада крепости с единственным огоньком в самой высокой башне… Взять ее невозможно…
— В Замок, — брякает язык сам по себе. Благо — без костей. Охраняла переглядывается с коллегами:
— Ваши документы?
Так и хочется сказать, что мой папа — турецкоподданный, тем более документов у меня за последнее время не прибавилось. Поэтому брякаю дальше, безо всяких умствований:
— Приоритет Альбера.
Старшой скрывается в коробочке поста, что-то докладывает по линии в толстую железную трубу. В это время двое работяг в «комби», забросив автоматы за спину, скоренько скатали «колючку», отодвинули массивную железную загородку.