Банкротства

Герасимов Алексей

Положение сына сенатора республики Святого Марка было, пожалуй, самым высоким, какого только можно было добиться в Венеции, не став сенатором или дожем самому, и позволяло вести вполне беззаботную жизнь. В своих мемуарах Казанова так вспоминал эти дни: «Я был не беден, одарен приятной и внушительной внешностью, отчаянный игрок, расточитель, краснобай и забияка, не трус, ярый ухаживатель за женщинами, ловкий устранитель соперников, веселый компаньон, но только в такой компании, которая меня развлекала. Само собой, что я наживал себе врагов и ненавистников на каждом шагу; но я отлично умел постоять за себя и потому думал,

что могу позволить себе все, что мне угодно».

Джакомо Казанова

А золотая молодежь веселилась на славу. Кутежи, оргии, дуэли и карты, карты, карты… Однако Казанова меры не знал.

В 1747 году он развлекался с приятелями в Падуе. В их компании было принято подшучивать друг над другом, причем шутки порой были достаточно жестокими, однако жертва чужого юмора должна была веселиться наравне со всеми. Провалившись в тину и едва не захлебнувшись, Джакомо Джованни был далек от мысли, что это смешно, однако, сделав хорошую мину при плохой игре, он твердо решил отшутиться, что в итоге окончилось печально для всех.

Раскопав могилу недавно скончавшегося крестьянина, Казанова отрубил ему руку, после чего пробрался в спальню обидчика и с помощью этой конечности потянул со спящего одеяло. Тот схватился за руку, предполагая, что ему удалось сцапать того, кто над ним подшучивает, однако увидал лишь конечность покойника. От пережитого ужаса он тут же сошел с ума.

Подозрение сразу пало на Казанову, которому инкриминировали не только сам этот эпизод, но и осквернение могилы. Вернувшегося в Венецию Джакомо Джованни уже поджидал ордер на арест.

В тот раз ему удалось бежать. Он разъезжал по городам Северной Италии, проводя время в амурных приключениях, карточных играх, ссорах и дуэлях. Только об этом периоде его жизни можно написать не один авантюрный роман.

Наконец, Брагодину удалось замять дело с отрубленной рукой, и Казанова смог вернуться в Венецию. Там он зажил вполне спокойной и размеренной жизнью, ежедневно ходил в церковь, посвящая все свободное время чтению и философским беседам. Казалось, что он отгулял свое и теперь полностью остепенился. Ничуть не бывало.

В 1750 году он выиграл в лотерею 3 тыс. дукатов и решил посетить Париж. Здесь он выдавал себя за каббалиста, был принят при дворе, вступил в масонскую ложу и провернул несколько блестящих авантюр, изрядно отяжеливших его карман.

Вернувшись в Венецию, Казанова вновь пустился во все тяжкие, периодически проигрываясь в пух и прах, а порой выигрывая целые состояния. Но деньги не удерживались у него в руках, просачиваясь между пальцев золотым дождем. Он вновь садился за карточный стол и вновь проигрывался. Впрочем, нельзя сказать, что он только бесцельно прожигал жизнь. В 1752 году Дрезденским королевским театром было поставлено три его пьесы. Три пьесы за год – в королевском театре! И две из них имели шумный успех, а вот третья с треском провалилась. Отложив перо, Казанова вновь взял в руки карты.

Так продолжалось до 1755 года, когда Джакомо Джованни был арестован по обвинению в колдовстве (справедливом) и заключен в знаменитую своими свинцовыми крышами тюрьму Пьомби, которая располагалась во Дворце дожей, откуда еще никому не удавалось бежать. Казанова сделал невозможное: пробыв в заключении 15 месяцев, он совершил дерзкий побег.

В соседней камере, куда ему разрешали выходить, он нашел массивную задвижку,

которую немедленно умыкнул и спрятал в своей камере (он сидел в одиночке). Конец задвижки он обточил таким образом, что получилось восьмигранное долото, которым он начал долбить отверстие в полу собственной камеры, расположенной прямо над залом заседаний. Не в центре комнаты, естественно, а под кроватью.

Три недели спустя, когда трехслойный деревянный настил сдался, Казанову ждало жестокое разочарование. Под настилом оказалась сплошная каменная кладка, на которой ничего глубже царапины его импровизированное долото не оставляло. Вот тут-то и сказалось преимущество хорошего образования. На память Казанове пришли строки Тита Ливия, который, описывая переход армии Ганнибала Барки через Альпы, упоминал, что карфагеняне разбивали скалы топорами, смоченными уксусом.

Уксус достать было нетрудно. «Аристократические» тюрьмы – такие, как Бастилия и Пьомби, – какие бы ужасы не писали про них романисты, были местами довольно уютными, где заключенные, в пределах разумного, естественно, содержались во вполне комфортных условиях и не имели недостатка в разных пустяках. Ну а что такое уксус? Так, пустячок. Тем более что заключенный Казанова умеет и любит готовить.

Уксус размягчил мрамор. Джакомо Джованни одолел и это препятствие. Оставалось разрушить только нижний досчатый слой.

Казанова аккуратно пробурил в нем дырочку и, убедившись, что под ним действительно находится зал заседаний, внутренне возликовал. Оказалось, что преждевременно. Сначала ему в камеру подселили соседа, который вполне мог оказаться и провокатором. Того, правда, выпустили довольно скоро, но самому Казанове улучшили «жилищные условия», переведя в более просторную и удобную камеру. Многодневный труд пошел насмарку.

Ну а потом тюремщик обнаружил в старой камере Казановы его лаз и явился к заключенному с требованием отдать топор и прочие инструменты, посредством которых Джакомо Джованни проделал отверстие в казенном полу. Тот сделал вид, что совершенно ни при чем и знать не знает ни о каком отверстии. Тем более что инструментов у него и не было, и отдать он ничего не мог. Ну не считать же дверную задвижку строительным инструментом?

У него в камере устроили обыск и ничего не нашли. Тюремщики были в недоумении. Тогда Казанова выразился в том духе, что если бы и готовил побег, то взять инструменты для него, иначе чем посредством тюремщиков, ему было бы негде, после чего служаки враз умерили свое рвение. Правда, они начали постоянно осматривать камеру Казановы, подвергая проверке каждый дюйм стен и пола… но не потолка! У Джакомо Джованни родился новый план.

К этому времени он довольно плотно сошелся с другим заключенным Пьомби, Марино Бальби, священником. Они обменивались друг с другом книгами, а заодно, пользуясь неграмотностью тюремщиков, и записками.

В связи с тем что за Казановой пристально наблюдали, он договорился со святым отцом о передаче долота ему. Тот должен был продолбить потолок своей камеры, что даст ему выход в камеру, соседствующую с камерой Казановы, затем расковырять стену между камерами, а после этого, пока Казанову выводят на прогулку, долбить потолок камеры Джакомо Джованни. Монах согласился, но тут встал вопрос: а как, собственно, переправить долото в камеру Бальби? Эту задачу Казанова также решил с блеском.