Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир!
Шрифт:
— Но тогда он был бы где-нибудь в списках, — сказала я. — Эти… они ведь ведут учет?
— Да, ведут, — кивнул Джейми, все так же глядя на военных. Чуть заметная горькая улыбка тронула уголки его рта. — Именно такой список и выручил меня, после Калодена, — потому что они спросили мое имя, прежде чем расстрелять меня, чтобы внести в списки. Но человек вроде Гэйвина вряд ли мог бы заглянуть в английские списки убитых. Да даже если и увидел такой список, то не стал бы в него заглядывать. — Джейми посмотрел на меня. — Ты сама решилась бы узнать наверняка, что твое дитя убито?
Я покачала
Девушка принесла еду, стараясь не подходить слишком близко к нашему столу, — из-за Ролло. Зверь неподвижно лежал под столом, высунув морду в зал, а его серый лохматый хвост придавил своей тяжестью мои ноги, — но желтые глаза были широко открыты, наблюдая за окружающим. Они неотрывно следили за девушкой, и она то и дело нервно пятилась, поглядывая на волка и стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы не угодить ему в зубы.
Видя это, Джейми окинул так называемую собаку вопросительным взглядом.
— Он вроде бы голоден? Может, заказать для него рыбу?
— Ой, нет, дядя! — заверил его Ян. — Ролло сам для себя рыбу поймает.
Брови Джейми сдвинулись, но он лишь кивнул, и, настороженно глянув на Ролло, взял с подноса тарелку жареных устриц.
— Ах, какая жалость! — Дункан Иннес был уже основательно пьян. Он сидел, привалившись к стене, его лишенное руки плечо поднялось выше другого, придавая ему странный, как у горбуна, вид. — Такой замечательный человек, как Гэйвин, — и такой печальный конец! — Он мрачно покачал головой, поднимая и опуская ее над своей кружкой с элем, как будто бился лбом и затылком в похоронный колокол. — И родных не осталось, чтобы похоронить его, и бросили его одного в диких краях… и повесили, как уголовника, и закопают в неосвященной могиле… И даже упокойную песню над ним не споют! — Он подхватил кружку и с некоторым усилием поднес ко рту. Сделав большой глоток, он со стуком поставил кружку на стол.
— Впрочем, он услышит правильную погребальную песнь! — Дункан воинственно оглядел Джейми, Фергуса, Яна… — Почему бы и нет?
Джейми не был пьян, но не был и по-настоящему трезв. Он усмехнулся Дункану и приветственно поднял свою кружку.
— В самом деле, почему бы и нет? — воскликнул он. — Только придется ее петь тебе, Дункан. Остальные не знали Гэйвина, а я не певец. Но я буду тебе помогать.
Дункан величественно кивнул, его налитые кровью глаза обежали нас. Без предупреждения он откинул назад голову и испустил ужасающий вой. Я подпрыгнула на месте, выплеснув себе на колени половину эля. Ян и Фергус, явно слыхавшие прежде гэльские причитания над покойниками, даже глазом не моргнули.
Во всей таверне скамьи разом скрипнули, отодвигаясь, когда мужчины встревоженно вскочили на ноги, хватаясь за пистолеты. Барменша выглянула из буфетной, ее глаза были по плошке. Ролло мгновенно проснулся с оглушительным «Гав!» и принялся дико озираться, оскалив клыки.
— «Tha sinn cruinn a chaoidh ar caraid, Gabhainn Yayes», — загремел Дункан хриплым баритоном. При моем знании гэльского я перевела это как: «Мы пришли, чтобы поплакать и воззвать к небесам о
— Eisd ris! — прогудел Джейми.
— Rugadh e do Sheumas Immanuel Hayes agus Louisa N'ic a Liallainn an am baile Chill-Mhartainn, ann an sgire Dhun Domhnuill, anns a bjliadhnaseachd ceud deug agus a haon! — «Он был рожден Симусом Эммануэлем Хайзом и Луизой Макэлан, в деревне Килмартин, в церковном приходе Доудэнил, в году от рождения Христова тысяча семьсот первом».
— Eisd ris! — на этот раз Фергус и Ян изобразили хор, а я перевела их рев как: «Слушайте его!»
Ролло явно не одобрял ни строфы, ни припев; его уши прижались к голове, желтые глаза сузились до едва заметных щелочек. Ян успокаивающе почесал лоб зверюги, и тот снова улегся, негромко рыча по-волчьи сквозь зубы.
Присутствующие, догадавшись наконец, что им ничто не грозит, и без сомнения утомившись вокальными упражнениями пьяной угловой компании, снова расселись по местам, наслаждаясь представлением. К этому времени Дункан в своем перечислении добрался уже до овец Гэйвина Хайза, назвав их поименно и сообщив, что Гэйвин оставил свою ферму, отправившись за своим лордом к Калодену, — и многие из сидевших за соседними столами с энтузиазмом присоединились к хору, выкрикивая: «`Eisd ris!» и в такт колотя кружками по столам, совершенно не интересуясь смыслом слов и причиной их произнесения.
Дункан, пьянее, чем когда-либо, уставился на солдат по соседству злобным взглядом; пот заливал его лицо.
— A Shausunnaich na galladh, 's olc a thig e dhuibh fanaid air bas gasgapch. Gun toireadhnan diabhum fliein leis anns a bhas sifh, direach do Fhirinn!» — «Злобные английские собаки, пожиратели дохлой рыбы! Мор нападет на вас за то, что вы смеялись и веселились, видя смерть прекрасного человека! Может быть, сам дьявол явится за вами в час вашей смерти и утащит прямиком в ад!»
Ян слегка побледнел при этих словах, а Джейми угрожающе прищурился на Дункана, но оба дружно рявкнули: «`Eisd ris!» вместе со всей толпой.
Фергус, охваченный вдохновением, встал и пустил по кругу шляпу, — и пьяные гости таверны, подогретые пивом и громогласной песней, стали с удовольствием бросать в нее монеты, платя за счастье слышать то, как их ругают на все корки.
Я могла выпить столько же, сколько многие из мужчин, но мочевой пузырь у меня был не такой крепкий. Да еще и голова кружилась от шума и духоты не меньше, чем от алкоголя, — так что я встала и, прихватив с собой кружку с элем, выбралась из-за стола, протолкалась через толпу и вышла на свежий воздух, в сумерки.
Было все еще жарко и влажно, хотя солнце давно уже опустилось за горизонт. Но все же здесь было немного легче дышать, чем внутри, и еще несколько человек вышли следом за мной.
Избавившись от внутреннего напряжения, я с кружкой устроилась на колоде для рубки дров, глубоко дыша. Ночь была ясной, и яркий полумесяц заливал серебром воды залива. Наш фургон стоял совсем рядом, но я могла рассмотреть лишь его смутные очертания — в свете, лившемся из окон таверны. Похоже, тело недавно почившего Гэйвина Хайза лежало там. Я понадеялась, что он получил истинное удовольствие от погребальной песни.