Баранкин, будь человеком! (с иллюстрациями Г. Валька)
Шрифт:
Война кончилась так же неожиданно, как и началась, и только одни раненые муравьи да носильщики трупов, утаскивавшие убитых подальше от муравейника, напоминали о том, что всего несколько минут назад на этих полянках шло самое ужасное сражение. Маленькая ниточка из паутинного ковра-самолёта уносила нас с Костей всё дальше и дальше от цветка в сторону муравейника.
Ни ночью, ни днём Не хочу быть муравьём! —запел я громко, во весь голос.
Я хочу навеки, —подхватил Малинин, —
Быть Человеком!..И в это время за моей спиной раздался какой-то ужасный свист. Плотная волна воздуха толкнула меня в бок, перевернула вверх тормашками, завертела волчком и сорвала с паутинки. Кувыркнувшись несколько раз через голову, я успел заметить, как огромный стриж на всём ходу склевал Костю Малинина и взмыл в небо…
Когда я понял, ч-т-о случилось, мне стало дурно, я потерял сознание и свалился без чувств на землю…
Часть пятая
БАРАНКИН, БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!
Событие тридцать четвертое
«Загробный» голос
Не знаю, сколько времени мне пришлось пролежать без памяти в траве, наверное, очень долго, но когда память стала постепенно возвращаться ко мне, я всё равно продолжал валяться, словно без памяти.
Я лежал и бредил. Всё, что мы пережили с Костей, всё-всё в чудовищной непоследовательности снова мелькало перед моими глазами. Я попробовал открыть глаза, но от этого ничего не изменилось — или вокруг была ночь, или я ослеп… Тогда я стал думать о Косте.
Костя погиб, но в моей памяти он был совсем-совсем живой. Моя память, хоть ненадолго, воскресила моего лучшего друга, и от этого мне стало немного легче. И почему только этот проклятый стриж склевал не меня?.. Ведь я же втравил Костю в эту историю, и вот я живой, а Костя погиб, погиб как муравей, не успев даже превратиться в человека! Сначала эта мысль мне показалась правильной, а потом я подумал ещё немного, и эта мысль мне показалась неправильной. Что значит — Костя погиб как муравей, не успев превратиться в человека? Да Костя, в кого бы он ни превращался, он всё равно по отношению ко мне оставался че-ло-ве-ком! И на помощь муравьям Костя бросился как человек! И меня в беде не оставил! И один без меня не захотел ни в кого превращаться! И перед мирмиками не струсил! Да если бы Эрка Кузякина видела своими глазами, как бесстрашно себя вёл Костя Малинин на войне, да она бы ему одному весь номер стенной газеты посвятила, а Алик Новиков, если бы он был муравьиным корреспондентом, да он бы на него всю плёнку исщёлкал.
Нет, Костя Малинин всё ЭТО время был человеком, и погиб он как человек. И не надо было ему шептать никаких волшебных слов, и не надо было ему желать по-настоящему превратиться в человека, потому что он уже давно превратился! Да! Костя Малинин, безусловно, превратился в человека, а я?.. Конечно, самому о себе мне трудно говорить, и вёл я себя по отношению к Косте Малинину как человек, или нет, мне тяжело самому судить… Может быть, я как был муравьём, так и остался?.. Может быть… Только я тоже, честно говоря, я тоже старался не подгадить… Мне ведь тоже из-за Кости Малинина мирмики сколько раз голову чуть-чуть не оттяпали.
Хорошо, что в последний раз ещё промахнулись да вместо головы в лапу вцепились, а лапа до сих пор вон как болит и ноет.
Верхней лапкой я осторожно погладил ту, что прокусили мирмики, и дёрнулся… Нет, нет, на этот раз я не лапкой гладил муравьиную лапку, а рукой, человеческой рукой я гладил ногу, — так мне, во всяком случае, показалось… Тогда я открыл глаза и действительно увидел вместо лапы обыкновенную мальчишескую ногу. Это была моя нога, и только запёкшаяся от крови царапина напоминала о том, что эта нога совсем недавно была муравьиной лапой, и руки у меня были теперь как руки, и голова… И голова на месте…
Чтобы прийти окончательно в себя, я ещё немного полежал в траве, потом немного посидел, а потом встал, отряхнул штаны и, спрятав руки в карманы, как человек зашагал к дому. Я шёл, не глядя по сторонам, уткнувшись глазами в носки ботинок. В голове у меня шумело, всё тело ныло, словно меня всего исколотили палками, а нога, покусанная мирмиками, так саднила, что на неё было больно наступать. Раз пять или шесть я натыкался на каких-то прохожих, которые каждый раз при этом мне говорили: «Под ноги надо смотреть, мальчик!» — как будто бы я смотрел не под ноги, а по сторонам.
Не помню, как я добрался до своего двора, потому что всю дорогу я шёл как во сне и очнулся только тогда, когда налетел животом на калитку.
Не вынимая рук из карманов, я пинком распахнул дверцу, подошёл к скамейке и сел. Во дворе было всё по-прежнему. Всё так же с акаций то и дело срывались весёлые компании воробьёв, над клумбой порхали бабочки, а по скамейке бегали чёрные муравьи. Всё было на своём месте. Не было только Кости Малинина. Не было и уже не будет больше никогда. Да и самого меня тоже, пожалуй, не было, то есть вообще-то я был, но я был уже совсем какой-то не такой. Я сидел на лавочке сам не свой. Мне всё казалось, что я только что вернулся из какого-то очень-очень далёкого и очень опасного путешествия, в которое я отправился вместе со своим другом Костей Малининым много-много лет тому назад. Отправился вместе с Костей, а вернулся один. И теперь уж всю жизнь буду один, совсем один…
Я закрыл лицо руками и заревел, заревел первый раз в своей жизни. Слёзы бежали по щекам, по рукам, по шее и даже по животу. Сижу, реву, а слёзы всё бегут и бегут. Я даже удивился: откуда у человека может взяться столько слёз? С другой стороны, если человек ни разу в жизни не ревел, то у него за всё время слёзы вполне могли накопиться в таком большом количестве.
— Баранкин! Ты это чего разнюнился? — раздался совершенно неожиданно откуда-то сверху голос Кости Малинина.
Событие тридцать пятое
Мы существуем!
— Костя, — сказал я, перестав всхлипывать и обливаться слезами. — Это ты?
— Я! — сказал голос Кости Малинина сверху, голос был глухой и далёкий, словно он шёл с неба.
— Ты уже… т-а-м?
— Где — т-а-м?..
— Ну где там, на т-о-м свете, что ли?
— На каком на т-о-м свете?.. Я на заборе, а не на том свете, чего это ты городишь?..
— Ну что ты меня, Малинин, обманываешь? Я же сам видел, как тебя съел стриж. А раз он тебя съел, то ты не можешь сидеть на заборе.