Барбаросса
Шрифт:
О. X. Должен тебя похвалить, ты ведешь себя как человек, в самом деле лишь недавно потерявший руку. Еще не привыкший к ее отсутствию.
О. К этому действительно трудно привыкнуть.
О. X. На том месте, где тебя обнаружили, не найдено ни одной оторванной руки. По моему приказу обшарили весь остров.
О. Был взрыв, мне руку оторвало взрывом.
О. X. Но не могло же ее взрывом испепелить!
О. Ее могло отбросить в море.
О. X. И она стала добычей рыб?
О. И она стала добычей.
О. X.
О. Как только мы заговорили о руке, очень сильно заболело то, что от нее осталось.
О. X. Хорошо, оставим это. Теперь ответь мне, почему ты пытался сбежать с нашей галеры, когда она прибыла в порт Орана?
О. Я боялся, что мне начнут задавать те вопросы, которые мне задаешь ты.
О. X. Если у тебя совесть чиста, чего тебе бояться.
О. Моя мусульманская совесть в самом деле чиста, но на ваш взгляд это как раз и может считаться преступлением. Видишь, я оказался прав.
О. X. Я тоже прав.
О. Так не бывает.
О. X. Бывает. Ты прав, считая, что христианин не может доверять мусульманину, я прав, утверждая, что побег с нашей галеры ты задумал не по ее прибытии в Оран, а еще до того, как люди Мартина де Варгаса взяли Пеньон.
О. Ты продолжаешь утверждать, что я настолько ужасающий злоумышленник, что…
О. X. Да, я утверждаю, что ты ужасающий злоумышленник.
О. Но кто именно, ты сказать не можешь? Не можешь сказать, как меня зовут?
О. X. Здесь вопросы задавать позволено только мне!
О. Так задавай! А можешь и не задавать. Я и сам все понял, и я отвечу, хотя ты и не спрашиваешь.
О. X. Что, ты думаешь, я у тебя не спросил?
О. Ты хотел спросить, не Харудж ли я?
О. X. И что же ты ответил бы на такой вопрос?
О. Я ответил бы – нет! Против меня нет улик, хотя ты, в ослеплении безумном, думаешь, что они есть!
О. X, Где твоя левая рука?
О. Она потеряна, но не годы назад, а всего семь дней тому. Я уже говорил об этом, и нет смысла начинать все сначала. Тебе хочется поймать Харуджа, ты мечтаешь об этом, может быть, ты дал обет своему Богу, но при чем здесь я?!
О. X. Я дал обет своему Богу.
О. Если тебя не убедили все мои предыдущие слова, возьми в рассуждение тот факт, что Харуджа здесь, в Оране, не может никак быть!
О. X. Почему же?
О. Потому что он в Мешуаре!
О. X. Откуда ты, Омар ат-Фараби…
О. Ат-Фаради! Не сбивай меня!
О. X. Откуда ты, Омар ат-Фаради, можешь знать, что Харудж находится именно в Мешуаре?
О. Чтобы об этом догадаться, не надо быть мудрецом. Мешуар – ближайший к Алжиру город. Это даже не город, а обыкновенная крепость. Ему больше некуда бежать. Ни в каком другом городе побережья его не примут. Его предали все.
О. X. Ты все говоришь правильно, ты ни разу не ошибся,
О. Кто же я? Извини, что задаю вопрос, где никому, кроме тебя, не пристало их задавать.
О. X. Хочешь, чтобы я тебе сказал?
О. Еще бы, всякому человеку интересно знать свое подлинное имя.
О. X. Тебя зовут Фикрет.
О. Фикрет?! Правая рука Харуджа?!
О. X. Правая, левая, не путай меня, я и сам на грани того, чтобы окончательно запутаться.
О. Да, немудрено.
О. X. Видит Бог, ты Фикрет.
О. Но ведь он, насколько я знаю, вполне здоров. Все руки у него на месте.
О. X. Были до того момента, как люди Мартина де Варгаса нашли его на Пеньоне.
О. Что же произошло на этом удивительном острове? Прости, я опять спрашиваю.
О. X. Харудж, почувствовав, что сопротивление бесполезно, что ему не уйти от расплаты, что в Мешуаре ему тоже не скрыться, решил исчезнуть.
О. Умереть?
О. X. Нет. Умирать Харудж не собирался. Он хотел исчезнуть, чтобы возникнуть в другом месте и воспарить с новой силой. Он чувствовал в себе силы для этого. Но так сложился узор событий, что ни в Магрибе, ни в Тунисе, ни в Ливии он бы сейчас скрыться не смог. Слишком всем были известны его приметы, человек без руки всем бросается в глаза. Союзников, которые могли бы его укрыть, у него не осталось. В пустыне и в оазисах правят его враги. Арафар мечтает о мести. Жители Тлемсена, Орана, Тенеса, Медеи мечтают о ней не меньше. Что могло бы отвести от однорукого человека любопытный мстительный взор?
О. Что же?
О. X. Только известие, что Харудж казнен. Пойман солдатами испанского короля и сожжен на костре. Любой однорукий и даже рыжебородый мог бы после этого смело утверждать, что он не Харудж.
О. Пожалуй.
О. X. Но где найти человека, готового пожертвовать собой ради Харуджа?
О. Очень трудно.
О. X. Хорошо, что ты не сказал…– невозможно. Такой человек был с Краснобородым рядом.
О. Фикрет?
О. X. Фикрет.
О. Все знали, что он предан Краснобородому, но любой преданности есть предел.
О. X. Тут была преданность особого рода. Харудж владел душой Фикрета как своей собственной. Он мог приказать ему пойти вместо себя на костер. Он велел отрубить Фикрету руку, а перед этим рассказал, как ему нужно себя вести, что говорить, как отвечать на вопросы. Харудж знал, что Фикрета заподозрят прежде всего в том, что он именно Харудж. Слишком многое сходится. Харудж велел Фикрету молчать до самого конца и только под пытками выдать, что он Краснобородый. В конце концов, он должен был дать себя сжечь. Как Харуджа.