Бардак на чердаке
Шрифт:
Мама уходит счастливой. Ее сменяет папа Ногоглазовой. И он еще спрашивает, какие претензии я имею к его дочери! «Во-первых, она ничего не хочет учить. А во-вторых…»
Не успел я договорить, как был взят за горло мертвой хваткой папы-громилы. «А во-вторых,– продолжаю я бесстрашно,– …и правильно делает». Мертвая хватка любящего родителя слегка ослабла, но не до конца, и я продолжаю тонко аргументировать. «Скажите мне, ну зачем, зачем современной девушке эти вредоносные катеты и гипотенузы? И без того развелось разных Пифагоров! Наизобретали, паразиты! Весь мир скоро взлетит
Папа ушел счастливым. Однако какой нервный нынче родитель пошел. Вот еще один приближается. Я заранее становлюсь в позу боксера. «Вы Сидоров? Только что из Канады. Специально прилетели, чтобы справиться об успехах Бориса. Да вы правы, мало у нас родители уделяют внимания детям. Все разъезжаем по заграницам. Где я был? Нигде. Это я так, в общем смысле говорю. А о детях, о своем будущем подумать некогда. Уже присмотрели колледж в Штатах? И правильно. В Штатах оно и верней, не чета нашим задрипанным университетам. Швейцарские часики? Ну что вы, спасибо. Конечно, у него бывают недоработки, но я и так собирался выводить пять в году».
Папа уходит счастливым.
Звонок на урок. Какой неприятный и отвратительный звук. Похоронный марш звучит веселее и оптимистичнее.
Второй урок, как обычно, начинается с разбирательства.
«Сидоров, вы опять с Козловым издевались над Вайсблатом. В чем дело? Мне надо каждый день вызывать ваших родителей в школу? Понимаю. Вы всего лишь испытывали на прочность его новый кожаный портфель. Тогда почему вместе с портфелем из окна выпал и сам Вайсблат? Как, как! Отцепить не успели.
Сева, и после этого ты даешь Сидорову списывать? Я понимаю, что в душе он добрый и… Ах вот оно в чем дело! Он расплачивается валютой. Какими вы все стали меркантильными. Мы такими не были. Мы ходили в походы, пели песни у костра и собирали металлолом бескорыстно. Сидоров, а почему от тебя снова пахнет сигаретами? Я обещал твоему отцу, что на моих уроках ты курить не будешь. Ты и не курил?! А откуда же запах? Запах перешел к тебе от Ходкиной. А зачем ты целуешься с девочками, которые курят? Разве мало вокруг хороших некурящих девочек? Вот, например, Тоня Лукина. Я спрашиваю тебя, почему ты не целуешься с Лукиной. И отличница, и тихая, и скромная, да еще ходит в кружок «Умелые руки». Что ты сказал? Что же ей еще остается, раз у ней рожа такая…
Антонина, не верь ему! У тебя очень симпатичное… кругленькое лицо. Кстати, очень прошу тебя, прекрати жечь меня каждый урок взглядом – ты наделаешь в моем пиджаке дырок. И еще, пожалуйста, перестань пихать в мой «дипломат» записки, чтобы я пришел к тебе домой и объяснил с глазу на глаз, что такое котангенс. Котангенс мы будем проходить только в следующем году. И вообще котангенс – это очень сложная дисциплина, и вам еще рано о нем думать.
Но продолжим урок. А! Вот как раз и Кузякин объявился с мелом. Что! Во всей школе не нашлось паршивого куска мела! Дожили! Ну извини, Петя. Ты, вероятно, устал, бедняжка. Запыхался
Но продолжим урок. Сидоров! Ну зачем, зачем ты опять бьешь учебником по голове Вайсблата? Он сам попросил тебя об этом! Он передумал быть академиком и хочет стать кутилой и прожигателем жизни, как ты!
Дети, глядя на вас, хочется плакать, хочется выть и биться головой об стену. Вы – враги цивилизации и прогресса! Вы – передовой отряд мировой реакции и оплот мракобесия! Я больше не могу тратить на вас свои лучшие годы, завтра же ухожу в предприниматели.
Итак, последний раз спрашиваю, кто напишет сегодня на доске теорему этого идиота Пифагора…
Папаша
– Товарищ фотограф, вы нашу семью на фоне Кремля снимали?
– Снимал.
– Я вам деньги заплатил?
– Заплатили.
– А куда на фотографии делся папа?
– А этот, с усиками, разве не ваш отец?
– Это не отец, это мать. Я спрашиваю, папу вы куда дели?
– А вот тут еще кто-то страшненький сбоку стоит. Может, этот?
– Вы что, издеваетесь?! Это моя жена.
– Извините. А этот, с выпученными глазами?
– Нет, этот не может быть папой, потому что это я сам.
– Да, в самом деле, похож. А этих два размытых пятна кто?
– Это дети. Они у нас немного нервные, секунды без движения не устоят.
– Странно. Куда же он делся? А может, и не было никакого папы?
– Как это не было, как это не было! Я сам помню, как он всех расставлял.
– А это кто?
– Где?
– Вот здесь с краю.
– А я откуда знаю! Грузин какой-то. Понятия не имею, как он сюда попал.
– Так может быть, это папа и есть?
– Вы что, хотите сказать, что мой папа грузин?
– Боже меня упаси, я просто хочу сказать, что, может, этот грузин – ваш папа.
– Грузин не может быть моим папой!
– Почему вы так думаете?
– Потому что я – не грузин.
– А откуда же тогда на фотографии вместо папы грузин взялся?
– Это я у вас хотел спросить! Папа снимался, и его нет, а грузин не снимался, и он есть.
– А почему мы не можем допустить, что отец, которого нет на фотографии, и грузин, который там есть, одно и то же лицо?
– Какое лицо?
– Лицо вашего отца, которого нет на фотографии.
– Подождите, подождите, я совсем запутался. Я сюда пришел справиться об исчезнувшем папе, а вы мне говорите, что мой отец вовсе не мой отец, а грузин. А грузин вовсе никакой не грузин, а мой отец.
– Нет, грузин – это грузин, а отец – ваш отец, но грузин, кроме того, что он грузин, он еще по совместительству и ваш отец.
– Ладно, может, мой отец и грузин. Но почему его нет на фотографии?
– А с чего вы взяли, что его там нет. А вот этот грузин разве не ваш отец?