Бархатные коготки
Шрифт:
– Я не барышня, чтобы обижаться, – ответил Мейсон. – Я прекрасно понимаю ваше положение, господин сержант, работа есть работа. Но раз уж я здесь нахожусь, то я останусь. У меня тоже работа.
Хоффман кивнул головой.
– Вы должны найти экономку на кухне. Ее зовут миссис Вейт. Мы уже допросили и ее, и ее дочь. Идите и попросите приготовить кофе. Много кофе, потому что парням наверху оно пригодиться точно также, как и этому нетрезвому типчику.
– Постараюсь, – сказал Мейсон.
Он прошел через раздвижные
Старшей женщине было под пятьдесят: припорошенные сединой волосы, черные, матовые, глаза посаженные так глубоко, что тени глазниц совершенно скрывали их выражение. У нее было продолговатое лицо, тонкие стиснутые губы и широкие скулы. Черное платье еще больше старило ее.
Вторая была значительно моложе, самое большее в возрасте двадцати двух лет, с волосами черными, как смола и очень блестящими черными глазами, пламенный блеск которых странно контрастировал с матовостью глубоко посаженных глаз старшей женщины. Губы у младшей были полные и ярко красные, лицо умело нарумянено и припудрено, брови тонкие, черные, хорошего рисунка, ресницы длинные.
– Миссис Вейт? – спросил Мейсон, обращаясь к старшей женщине.
Она кивнула головой, не раскрывая стиснутых губ. Сидящая рядом с ней девушка отозвалась глубоким грудным голосом:
– Я Нора Вейт, ее дочь. Что вы хотите? Матушка совершенно выбита из равновесия.
– Да, я знаю, – с сочувствием сказал Мейсон. – Я пришел спросить, не могли бы вы приготовить немного кофе. Как раз вернулся Карл Гриффин и мне кажется, что чашка крепкого кофе очень бы ему пригодилась. Кроме того, наверху несколько полицейских ведут расследование и так же охотно выпили бы кофе.
Нора Вейт сорвалась со стула.
– Ну, конечно. Правда, матушка?
Она взглянула на старшую женщину, которая снова кивнула.
– Я этим займусь, – сказала Нора Вейт.
– Нет, – отозвалась мать сухим, как шелест кукурузы, голосом. – Я сама этим займусь. Ты не знаешь, где что находиться.
Она отодвинула стул и прошла на другую сторону кухни, к буфету. Открыв дверцу, она достала громадную кофемолку и коробку. На ее лице не отражалось никакого чувства, но она двигалась так, словно очень устала. У нее была плоская грудь, плоские бедра и плоские стопы, которые лишали ее шаги эластичности. В ее поведении сквозили уныние и подавленность.
Девушка повернулась к Мейсону и улыбнулась ему полными, красивыми губами.
– Вы из полиции? – спросила она.
Мейсон покачал головой.
– Нет, я адвокат Перри Мейсон и здесь по просьбе миссис Белтер. Это я вызвал полицию.
–
Мейсон повернулся к ее матери.
– Вы неважно себя чувствуете, может быть, лучше мне заварить кофе? – предложил он.
– Нет, – ответила она таким же сухим, бесцветным голосом. – Я справлюсь.
Она насыпала в емкость кофе, налила в кофеварку воды и, подойдя к кухонной плите, зажгла газ. Некоторое время она смотрела на кофеварку, а потом все тем же тяжелым шагом вернулась к своему стулу. Села, сплела руки на коленях и застыла, уставив неподвижный взгляд в стол.
Нора Вейт подняла взгляд на Мейсона.
– Боже, это было ужасно!
Мейсон кивнул.
– Вы не слышали выстрела? – спросил он между прочим.
Девушка покачала головой:
– Нет, я спала, как убитая. Откровенно говоря, я проснулась только тогда, когда пришел один из полицейских. Они поли матушку наверх и, наверное, вообще не знали, что я сплю в соседней комнате. Они хотели осмотреть служебные помещения, пока матушка находилась наверху. Я проснулась и вижу, что рядом с моей постелью стоит какой-то мужчина и пялится на меня.
Она опустила глаза и тихо захихикала, давая понять, что не считает приключение особенно неприятным.
– И что? – спросил Мейсон.
– Они вели себя так, точно поймали меня с дымящимся револьвером в руке. Велели мне одеться, не спускали с меня глаз даже тогда, когда я одевалась. Потом взяли меня наверх, на допрос.
– И что вы им сказали? – заинтересовался Мейсон.
– Правду. Что я легла спать и сразу же заснула, а когда проснулась, то этот полицейский стоял рядом с моей постелью и пялился. – Довольная собой, она через минуту добавила: – Они мне поверили.
Ее мать продолжала сидеть сплетя руки на коленях и уткнув взгляд в стол.
– И вы ничего не видели и не слышали? – продолжал расспрашивать Мейсон.
– Ничегошеньки.
– И ни о чем не догадываетесь?
– Ни о чем, – встряхнула она головой, – что можно было бы повторить вслух.
– А то, – кинул он на нее острый взгляд, – что не годиться для повторения?
– Конечно, – кивнула она, – я здесь только неделю, но за это время…
– Нора! – оборвала ее мать голосом, который вдруг потерял свою сухость и прогремел как хлопок кнутом.
Девушка умолкла, Перри Мейсон бросил взгляд на мать. Та даже не подняла глаз от стола, когда он обратился к ней:
– Вы также ничего не слышали, миссис Вейт?
– Я здесь прислуга. Ничего не вижу, ничего не слышу.
– Это очень похвально в вашем положении, пока дело идет о мелочах. Но, я не знаю, будет ли полиция придерживаться этого мнения в деле об убийстве и не будете ли вы вынуждены вспомнить все, что видели и слышали.
– Я ничего не видела, – сказала она не дрогнув лицом.