Бархатный губернатор
Шрифт:
Видимо, Супрун все же вздремнул, потому что когда открыл глаза, то приметил, что в вагоне стало светлее. Он подошел к проему двери и понял, что начинает светать. Мимо проносились редкие дома, приближалась какая-то крупная станция. Поезд несколько сбавил ход, но шел достаточно быстро. Супрун успел прочесть название станции – Павловская. Значит, товарняк пойдет сейчас или на Ростов, или свернет на Ейск. Если он поедет на Ростов, то следующей крупной станцией будет Октябрьская, насколько помнится, от Павловской она отстоит на каких-нибудь десять-двенадцать километров. Хорошо, если поезд притормозит
Товарняк остановился лишь в Батайске, в пятнадцати верстах от Ростова-на-Дону. На вокзале, зайдя в туалет, Федор Степанович умылся, причесался, как мог привел одежду в порядок, сел в первую попавшуюся машину, приехал в Ростов, купил билет на ближайший поезд до Москвы и через сутки был уже на Курском вокзале столицы. С вокзала он позвонил брату Ивану. Трубку взяла Маша, жена Ивана, и он поговорил с ней и с детьми. Еще в поезде Супрун решил поехать прямо к заместителю Генерального прокурора России Меркулову Константину Дмитриевичу, с которым он познакомился во время отпуска на палубе теплохода, совершавшего туристическую поездку по Волге. Супруну пришелся по душе этот вежливый, хорошо воспитанный представитель закона, вовсе не похожий на человека, занимающего такой высокий пост. Оба они впервые совершали путешествие по матушке-Волге и оба, как оказалось, всю жизнь мечтали о подобном отдыхе. О многом было переговорено, во многом их взгляды сходились. Часто бывает так, встретятся люди, особенно в отпуске, и разойдутся, но здесь получилось иначе. Не забыл Супрун Меркулова, и Меркулов не забыл Супруна. Перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками, даже подарки присылали на день рождения. На звонок Супруна ответила секретарша, сообщила, что Константин Дмитриевич будет через полчаса и она обязательно передаст его просьбу о безотлагательной встрече.
Меркулов встретил Супруна в дверях кабинета:
– Здравствуй, дружище! Не ждал!
– Здравствуй, Костя!
Они обнялись.
– Что это у тебя под пиджаком? – удивился Меркулов. – Никак, оружие?
– Оно самое, – вытаскивая короткоствольник и рожок, подтвердил Супрун.
– Ну ты даешь… – покачал головой Меркулов. – Рассказывай.
Он внимательно, не перебивая, выслушал рассказ Супруна и, лишь когда тот умолк, спросил:
– Все?
– Вроде все…
– Ты в каких отношениях с Власенко?
– А какие могут быть отношения с прокурором края? Только деловые.
– В бане вместе парились?
– Было.
– Значит, не только деловые. После баньки-то небось пропускали?
– И это бывало.
– Вдвоем?
– Обычно вчетвером. Колесниченко, Макеев, Власенко и я. Подъезжал иной раз и Маркуша.
– Губернатор, прокурор, начальники УВД и ФСБ, ты, главный управленец сельского хозяйства… Вся верхушка края! Я к чему? И парился ты с прокурором, и выпивал, а он на тебя телегу настрочил.
– И по какому поводу?
– Что ты за завод там строишь?
– По изготовлению кормов.
– И кому дорогу перешел?
– Дорогу можно перейти только одной организации – КАКТу. Краевой акционерной компании товаропроизводителей.
– С директором КАКТа знаком?
– Знаком. Тип неприятный.
– Это ты верно подметил, – усмехнулся Меркулов. – Михаил Григорьевич Юсин. Вор в законе. Кличка Муссолини.
– Слыхал, – не удивился Супрун. – Но как-то не верилось…
– Телегу я пока положил под сукно, но со временем она пригодится… Теперь насчет КАКТа. Организация любопытная. И криминальная, очень даже криминальная. Это пока все, что могу тебе сообщить.
– Закурить можно?
– Кури.
– Я к тому, что ты-то не куришь.
– Закуривай. Хоть мужиком в кабинете запахнет… Историю я твою выслушал, Федор, и очень рад, что все обошлось благополучно. Но ты говорил о себе, а мне хотелось бы услышать твое мнение об убийствах Васильева, Скачко, Приходько.
– Мнение у нас с тобой, Костя, одинаковое. Все эти убийства политического характера, убирают претендентов на губернаторский пост. Вспомни Ленина… «Кому это выгодно?»
– Я понимаю, Федор, что самая большая выгода от этого губернатору Колесниченко, но убирает-то их не лично губернатор.
– Значит, его люди.
– Это тоже следует доказать.
– На то ты и зампрокурора страны. Доказывай.
– Работаем, Федя, работаем! И теперь, между прочим, я не просто так задаю вопрос об этих убийствах. Тебе на месте-то виднее. Что, к примеру, люди говорят?
– Не знаю, как у вас, в Москве, а у нас, в крае, молчат люди.
– Слухи-то, вероятно, идут?
– Слухи к делу не пришьешь.
– Ты заговорил, как суконный профессионал, – улыбнулся Меркулов. – А все-таки?
– У людей своих забот полон рот! – Супрун помолчал, сделал несколько затяжек. – Привезли неделю назад в Прохоровку трупы молодых казаков. Из Чечни. Вой стоял по всей станице… Бабы ревели. У мужиков лишь желваки ходили. Привезли пятерых. На следующий день двадцать пять парней в Чечню отправились!
– Ты это к чему?
– К тому, что убили кандидатов, ну и Бог с ними! Поговорили, помянули и разошлись. В народе говорят, что разборки, мол, идут. Все во власть прутся, лучше занимались бы своим делом, сидит губернатор, дает жить – и пусть сидит! Вот и по мне поплакали бы жена, дети, родственники, друзья погоревали, а народ…
Супрун умолк и махнул рукой.
– Мрачное у тебя настроение, Федя…
– Пристрелили, скажем, того же Приходько, первого зама ФСБ, а люди о чем, думаешь, загуторили?
– О чем же?
– О том, что у него тачка иностранная, дача в три этажа и квартира из пяти комнат. Выходит, воровал?
– Выходит, так.
– А ты говоришь…
– У тебя, Федор, тачка наша, участок в шесть соток, квартира трехкомнатная. На четверых.
– Я не ворую.
– Потому-то и выдвинул тебя народ.
– Полагаешь, коли бы меня убили, восстал бы народец?
– Тебя не убили, Федор.
– Скажи, Костя, а что мне дальше-то делать? – перевел разговор Супрун.
– Поживешь денька три-четыре в Москве, а потом отправишься обратно, к жене и детишкам, – улыбнулся Меркулов.
– Шутишь?
– Не шучу, Федя.
– Да ведь прихлопнут меня там! В момент!
– Никто тебя не тронет. Более того, охранять будут. У них тоже голова на плечах есть. Они работают почти на грани, но преступить эту грань не посмеют. И потом, ты поедешь не один.