Баронесса Z. Цикл «Отшельники». Том 2
Шрифт:
Но ведь получают же удовольствие и от созерцания заката, прекрасной картины, статуи, леса, пустыни, степи, – да мало ли предметов не только созерцания, но и вдохновения. От прикосновения, от совместного дыхания, от аромата цветов, от брызг водопада, от крика птиц в лесной чаще, шума прибоя, – продолжайте список сами.
А от обиды – любит обижаться – сродни мазохизму? Или пиар, игра на публику – даже в семейном театре одного актёра, игра для самого себя? Получают удовольствие? От собственных слез и вызвавших их мыслей?
Поглаживание животных – наверно особая статья: от эстетики до зоофилии. В какой-то восточной стране был снят художественный фильм (позабылось название), где парень получал удовольствие, когда гладил кроликов или что-то мягкое и пушистое. И душил их при их попытке побега. Однажды гладил голову девушки, – и убил её для того, чтобы она не мешала ему её гладить, не
А если получаешь удовольствие от стихов – чтения и написания, – и прозы: от написания и от восторженного восприятия окружающими – возможно, в равной степени, или в разных пропорциях, или … Но получаешь же!…
Так правомерно ли понятие ЭРОТОМАНИЯ, ЭРОТОМАН в широком смысле этого слова?
И кому какое дело, чем я себя для этого гроблю: ядами, членовредительством, алкоголем, драками, адреналином, сексом, наркотиками, едой, напитками? А?…
Вступление
Господи, да куда же ты смотришь? И куда смотрел ранее? Что это: новый путь или наказание за прошлый?
На экране коммуникатора, который невозможно отследить во времени и пространстве, однажды появилось послание: «Встречаемся на Архипелаге Монте Кристи на 25-й день рождения Кристины. Есть интересное совместное дело.» И всё! Больше ни слова. Учитывая, что из любой точки космоса и из любого времени можно выйти туда, где тебе надо, – тоже в любую точку времени и пространства, – то можно не торопиться. Можно столетия развлекаться или работать на какой-то планете миллиарды лет назад или сотни тысяч лет вперёд от назначенного времени рандеву, но выйти точно или с погрешностью в несколько секунд и сразу принять участие в празднике или битве. А уж в пределах-то Земли, – вообще не проблема. И всегда прибудешь вовремя. Вот в школу бы так было в прошлом ходить, – цены бы не было таким перемещениям.
Я – БОГИНЯ! Я – ЦЕНТР ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ! Я – ПРАВИТЕЛЬНИЦА ВСЕХ И ВСЕЯ!
В моих слабых женских руках оказалась такая армия, что я даже сама не могу представить себе её мощь, как и не могу найти в памяти аналоги в нашей истории. Разве что только в сказках. Я могу объединить армию, состоящую из людей, зверей, рыб, птиц, гадов и червей, насекомых и прочей любой живности.
И меня зовут на какой-то там банкет в честь совершенно никчёмной девчонки? 25 лет?
А мне, собственно, теперь сколько уже лет? Сколько раз я уже принимала эликсир? – Не помню. Я просто следила за тем, чтобы не делать больших «шагов назад», иначе придётся сильно перестраивать свою налаженную жизнь в соответствии с новым обликом. А так, полежала типа в закрытой клинике, после которой можно всем говорить, что сделала подтяжку лица, приняла неимоверное количество процедур, которых я не знаю и не понимаю, – ну и прочую лабуду. И продолжаться оставаться самой собой. В своём мире и своём облике. Вечно молодой!…
Однако, послание пришло не от одного кого-то, а от группы людей. Кто это? Может быть, ОН в их числе, – в числе тех, кто зовёт меня? Может быть он и ранее звал меня, но это устройство почему-то не приняло его посланий? Или он не мог сделать такой вызов? Или просто не находил приемлемого повода выйти на связь?
Что? Расплылась мыслью по древу? Потекла? От одного только представления, воспоминания о нем? Вот сколько же времени мы были рядом бок о бок, сколько новых миров «зачали», «оплодотворили», дали им новую жизнь, (см. Цикл «Постскриптум легенды». Примечание автора) – а он всегда молчал! Молчал, и делал вид, что не обращает на меня внимание! Или не делал вид и на самом деле не обращал на меня своё внимание?
Эти мужики, если уж им втемяшится в голову какая-то идея, то они просто перестают видеть и слышать вокруг себя весь мир, – и уж тем более слабый застенчивый голос той, которая постоянно его ждёт и мысленно зовёт.
И я решила вернуться на Землю. Почти в своё время. Почти в свой мир…
Мой? Нет, этот мир не был моим, когда я вернулась. За те несколько лет, которые я по земному времени провела вне планеты, с матерью случился инфаркт, и она умерла. Знать этого я не могла. Без любимого мужчины было если не скучно, то тоскливо. Я не хотела теперь даже случайно пересекаться с Ясивом (см. Трилогия «Материализация Легенды». Примечание автора), – чтобы не узнал случайно, чтобы не убить этого подонка на месте, – попользовался и… Хотя я сама и дала ему такую возможность. Продалась!… Если бы я не воспользовалась тогда его приглашением
И вот теперь, я представляю себе, что в числе позвавших есть и ОН, – и уже готова набрать нужную комбинацию клавиш и мчаться к НЕМУ. Дура? Возможно. Но…
Скрипачка. 001
Впрочем, я тоже продолжаю думать, что мир – это микроскопическое болото или лужа, в которых мы, инфузории-туфельки, постоянно сталкиваемся и непрерывно толкаемся локтями. Кто-то просто расширяет свободную зону вокруг себя, другие питаются теми, с кем сталкиваются. Одни соседствуют и завидуют, другие обмениваются или делятся генетическим материалом. И если вы думаете, что, уйдя в другую часть этого болота, ты гарантированно не встретишь встреченную при разных обстоятельствах «туфельку», даже если она тебя не ищет, то в этом месиве жизни, в котором все содержимое постоянно перемешивается, – ты абсолютно не прав. А если ТА «инфузория» ещё и жаждет тебя найти для собственных целей, подталкивая различными методами к поискам тебя других «инфузорий», то вы встретитесь значительно скорее и не всегда предсказуемо.
Ну как можно было мне, Джульетте, – мать звала Жуля, а друзья Джулей, – попасть на глаза этому уроду после того, как он пообещал отрезать пальцы на одной руке. Только потому пообещал, что она играла на конкурсе лучше, чем его сын. Сынок… Вечно вычурно и безвкусно одетый в самые дорогие шмотки от великих кутюрье мира, приехавший на самой дорогой машине, машущий публике рукой с таким огромным бриллиантом, что он не помещался по ширине среднего пальца. И скрипка была у него то ли от Антонио Страдивари, то ли от Гварнери дель Джезу. Для Джули значения не имело, какая у скрипки история, если извлекать звуки из неё разрешают таким дебилам, как этот толстяк. Она не была согласна, что музыку великого мастера можно так коверкать, и не только высказала это в микрофон при всей честной публике, но и постучала костяшками пальцев сначала по лбу исполнителя, а потом по деке скрипки. На удивление звук в микрофоне получился такой похожий, что это вызвало весёлый смех в зале и в жюри.
У самой Джули скрипка была от местной мебельной фабрики, но это не мешало ей исполнять на ней произведения великих мастеров, современные мелодии и собственные импровизации. Однажды она от любопытства дома сняла все струны, кроме одной, и попробовала что-то исполнить на ней, как это сделал на своём известном концерте Николло Паганини – Скрипач Дьявола. Или это было только легендой? Ей безумно хотелось почувствовать себя такой Дьяволицей, от которой бы шарахались церковники, осеняя себя крестным знаменем при её игре. Нельзя сказать, что она была удовлетворена качеством собственного исполнения на одной струне, но сама идея оказалась воплощаемая в жизнь. Конечно, буйная фантазия представила ей сцену, на которой она исполняет что-то бурное, буйное, – например, «Шторм» Вивальди, и при этом лопаются одна струна за другой, свисая потом с грифа и деки бессильными обрывками. Как погибшие в бою товарищи, которых она не может и не вправе предать, и остановить не только концерт, но даже этот «Шторм». И она продолжает играть сначала на трёх, потом на двух, а потом и на одной струне. Она закрыла глаза и исполняла дома сама для себя это бессмертное произведение и… И вдруг дико засмеялась в голос, почувствовав себя такой Дьяволицей, почувствовав, что смогла бы так играть даже перед публикой.
И рядом с тем «сынком» она прямо на сцене перед зрителями и жюри демонстративно отпустила колки так, что провисли все струны, кроме одной. Даже председатель жюри, сначала негодовавший от её выходки, остановился, не успев произнести приказ убрать её со сцены. Он ждал, уже понимая, к чему она готовилась. И зал затих с первыми ударами смычка по струне. Последней рабочей струне, которую она оставила натянутой. Сначала медленная и заунывная еврейская мелодия новой импровизации перешла в бодрый марш непонятно кого и чего, потом марш сменился скрипом лесопилки и закончился безумством бешеных созвучий и дьявольских сочетаний темпа и ярости. Когда импровизация закончилась, зал сначала сидел несколько секунд молча, а потом взорвался бурными, – даже буйными, – аплодисментами. А когда она протянула свою скрипку с отпущенными струнами «сынку», до сих пор стоящему рядом, тот под громкий хохот того же зала просто сбежал по ступенькам и убежал из зала вдоль сцены.