Барсук выслеживает тигра
Шрифт:
— Думаю, что большая собака Шеппи не прочь получше видеть своими глазками! — сказала она. И странно — „большая собака Шеппи“ подчинилась ей без всякого протеста.
Баджу не впервой было подвергаться этой операции. Впрочем, и после стрижки его голова бывала вся в вихрах, волосы торчали на ней, как зубья у пилы. Зато Брон вышла из рук Крошки мамы настоящей красавицей, охотно пожертвовав частью своих непокорных локонов.
— Все вы теперь такие красивые, как голубой крапивник в новом оперении. Вот один только… — Крошка мама замолчала и посмотрела на Сэма. Он со
— Сэм? — докончила за нее Брон таким громким шепотом, что все подняли глаза и насторожились. — Ох, его нельзя стричь! Мама с ума сойдет, если он вернется без своих кудрей.
Крошка мама послала ее за оставленным внизу котелком, встряхнула полотенце и принялась его складывать.
— А как же я? — спросил Сэм, когда Брон вышла, и уселся на „парикмахерский“ камень. — У меня волос побольше, чем у Баджа, голова никогда не стынет.
— Так что же, дружок, состричь все?
— Да, тетя, надоели эти противные лохмы. А вот и дядя, он тоже, верно, хочет постричься.
— Я займу очередь, — сказал отец, входя в пещеру.
Крошка мама, как всегда в дни общей стрижки дома, объявила:
— Бесплатно не стригу, запишу на ваш счет — я член профсоюза.
А отец пропел:
— Режьте, ножницы, чик-чик-чик!— Нет, дядя, — запротестовал Сэм. — Папа слышал эту песенку, когда стригли овец, она поется иначе: „Стригите, ножницы, щелк, щелк, щелк!“
— А мой дед, когда воротился из Англии, пел ее совсем по-другому, — вмешалась Крошка мама. — Вот так: „Эй, сторож, звони вовсю — динь-динь-динь!“
— Ах, папа, спой нам „Пшеничные лепешки“! — попросил Бадж, и отец обещал, что, пожалуй, после чая они устроят у огня что-нибудь вроде спевки.
— Надо будет развести хороший огонь, — добавил он, — чтобы согреть наши головы, с которых мама сняла всю шерсть.
— Ладно, папа, не пожалеем дров!
Вечер песни удался на славу. Всем было весело. Стоило посмотреть на Сэма, как все заливались хохотом, — очень уж смешон он был без своих кудрей. Его словно подменили или, быть может, это был тот Сэм, которого они просто не сумели разглядеть? Он первый придумывал новые игры, загадывал загадки, вспоминал смешные истории, и они не заметили, как подошло время ложиться спать.
— Не можем мы лечь, пока дядя не споет еще раз „Лепешки“, — заявил Сэм.
Отец вздохнул и запел снова:
Сижу на пне с мукой в мешочке, Есть сахар и чай у меня в кулечке, И большая треска — не сыщешь жирней, И четыре лепешки — еды нет вкусней!— Тише! — вдруг вскрикнула Крошка мама. — Вы слышали?
— Что слышали?
— Мне показалось… Но нет, не может быть…
Все прислушались затаив дыхание, но услышали только шипение и треск огня. Седой туман все еще окутывал долину, и отец сказал, что, право же, пора спать.
Стали укладываться, однако снова
— Пеструха! — воскликнули в один голос Бадж и Крошка мама.
17. ЛАГЕРЬ НА ПОПЕЧЕНИИ БАДЖА
Бадж был убежден, что он не спал всю ночь, прислушиваясь, не раздастся ли опять мычание, и ожидая возвращения отца. На самом же деле отец давно вернулся после безуспешной погони за Пеструшкой, отдохнул несколько часов и снова ушел, а сын все еще крепко спал.
— Эй, Сэм! — позвал Бадж, проснувшись утром, и до тех пор толкал серый сверток одеял, пока из него не выглянула голова Сэма, гладкая, как у какаду, но только без хохолка. — Вставай, туман рассеялся!
Розовые облака лениво плыли в синеватом отверстии пещеры, гонимые легким ветерком. Огонь уже догорал, и в пещере не было ни отца, ни Крошки мамы.
Сэм поглядел наружу, словно в большое окно. Казалось, он не сразу поверил тому, что сказал Бадж, но молча ухмыльнулся и стал одеваться. Знаком он дал понять Баджу, что не надо будить спящих Брон и Шеппи.
Оба тихонько выскользнули из пещеры и сразу попали на чудесный праздник солнечного света. Солнце словно протягивало во все стороны длинные руки и гнало тени из долины, согревало скалы, превращало в бриллианты капельки, оставленные туманом, придавая им дивный блеск. Да, доброе старое солнце вернулось, и мальчики приветствовали его, как дорогого друга, которого долго считали умершим.
— Поищем следы? — предложил Бадж.
— Или саму корову? Вот здорово! — восторженно подхватил Сэм. — То-то Брон взбесится, когда, проснувшись, увидит, что мы ушли!
Бадж напряженно прислушался.
— Не вижу никакой коровы и не слышу ничего… Или нет, кажется, на той стороне озера что-то шевелится.
— Не слышу ни звука, — шепотом отозвался Сэм. — Давай подкрадемся туда.
Он пошел вперед тихонько, следя, чтобы не хрустнула ни одна ветка, не покатился ни один камушек из-под ног. В конце концов они — уже ползком — подобрались к озеру, бесшумно раздвигая папоротники. Тут только Сэм решился встать на ноги и осмотреться.
— Она вон там, — шепнул он на ухо Баджу. Глаза у него так и сверкали от возбуждения. — Ну давай!
— А, доброе утро! — раздался вдруг голос Крошки мамы. — Я так и думала, что это вы оба. Что, ищете коровьи следы? — И она подняла голову от котелков, в которые набирала воду.
— Да, тетя. А дядя не видел ночью Пеструхи?
— Нет, дружок. Туман до самого рассвета всё застилал. Да и утром мы ничего не видели.
— Но мы же вчера слышали, как она мычит! Правда? — сказал Бадж, желая убедиться, что это ему не снилось.
— Слышали. И папа думает, что она там, наверху, а из-за тумана нам казалось, что слышим мы ее чуть ли не у самой пещеры. Он сейчас придет, ты его расспроси. А я пойду готовить завтрак. Брон уже встала?