Бартек-победитель
Шрифт:
– Подавайте обед!
– кричит пан депутат.
– Виват!
– повторяют соседи.
Все возвращаются в залу. Теперь гости уже спокойно поздравляют пана и пани, только сама пани не может сдержать свою радость и на глазах у всех бросается мужу на шею. Однако никто не видит в этом ничего предосудительного, напротив,
– Ну, живем еще!
– говорит сосед из Убогова.
Между тем у крыльца раздается стук экипажа, и в залу входит ксендз, а за ним старый Мацей из Гнетова.
– Ждем, ждем вас!
– кричат собравшиеся.
– Ну, каким большинством?
Ксендз с минуту молчит и вдруг словно в лицо этой всеобщей радости бросает резко и коротко два слова:
– Избран... Шульберг.
Минута изумления, град тревожных, торопливых вопросов, на которые ксендз снова отвечает:
– Избран Шульберг!
– Но как? Что случилось? Каким образом? Приказчик ведь говорил совсем другое. Что же случилось?
В эту минуту пан Яжинский выводит из залы бедную пани Марию, которая кусает платок, чтоб не разрыдаться или не упасть в обморок.
– Какое несчастье! Вот несчастье!
– повторяют гости.
Вдруг с другого конца деревни доносится какой-то неясный гомон, как будто возгласы радости. Это гнетовские немцы торжествуют свою победу.
Супруги Яжинские снова возвращаются в залу. Слышно, как молодой пан в дверях говорит пани: "Il faut faire bonne mine"*. Но молодая пани уже не плачет. Глаза у нее сухи, только лицо пылает.
______________
* Нужно делать хорошую мину (франц.).
– Расскажите же, как все это случилось?
– спокойно спрашивает хозяин.
– Да как же, милостивый пан, этому было не случиться, - говорит старый Мацей, - если здешние гнетовские мужики голосовали за Шульберга.
– Кто же?
– Как?
– А то как же! Я сам видел, да и все видели, как Бартек Словик голосовал за Шульберга...
– Бартек Словик?
– переспрашивает пани.
– А то как же! Теперь-то его все ругают, баба его ругает, а мужик катается по земле, плачет. Но я сам видел, как он голосовал...
– Такого из деревни надо гнать!
– говорит сосед из Убогова.
– Да ведь все, милостивый пан, - говорит Мацей, - все, кто был на войне, голосовали, как он. Говорят, будто им приказали...
– Злоупотребление! Форменное злоупотребление! Неправильные выборы! Насилие! Мошенничество!
– слышатся возмущенные голоса.
Невеселый обед был в тот день в гнетовской усадьбе.
Вечером пан и пани уехали, но уже не в Берлин, а в Дрезден.
Между тем Бартек сидел в своей хате, несчастный, проклинаемый и отверженный всеми, - даже для собственной жены он был теперь чужим, и она за целый день не сказала ему ни слова.
* * *
Осенью бог дал урожай, и пан Юст, получивший землю Бартека, радовался выгодному дельцу.
Спустя несколько дней по дороге из Гнетова шли три человека: мужик, баба и ребенок. Мужик согнулся и был больше похож на старика нищего, чем на здорового мужчину. Шли они в город, потому что в Гнетове не могли найти работу. Лил дождь. Баба выла в голос с тоски по своей хате и родной деревне. Мужик молчал. Дорога была пустынна: ни телеги, ни человека, только крест простирал над ней свои промокшие от дождя руки. Дождь шел все сильнее. Смеркалось.
Бартек, Магда и Франек шли в город, так как герою Гравелотта и Седана предстояло еще сидеть зимой в тюрьме по делу Беге.
Пан и пани Яжинские все еще гостили в Дрездене.
1882