Башни Анисана
Шрифт:
На лице Шамсэ отразилось сомнение, и она решительно покачала головой, беря в руки лист пурной пелены.
– Мне нужно помогать тут, если в следующем цикле я хочу встать на путь белой матери. Мы ведь уже говорили об этом, сестра. Смена эпох даёт мне шанс показать себя… как бы себялюбиво это не звучало.
Такой ответ вызвал у Гиб Аянфаля целую бурю несогласия. Что бы ни задумала эта глубоко близкая ему незнакомка, но её решение – тупик. Кто-кто, а она не должна так поступать.
– Шамсэ! При всём уважении… но это же не тот труд, которого достойна гаэньши! Ты лучшая среди всех учеников за многие
– А разве свободы гаэньши недостаточно для того, чтобы выбрать именно это? – с холодком в голосе спросила Шамсэ.
– Это слишком мелко! Гаэньши, желающие творить, вступали на этот путь, уже бучи мастерами! Да и остальные асайи отправляются в белые сёстры, только приобретя опыт простого труда. Тебя ещё долгие тысячи оборотов не допустят в храмы, а ведь именно туда ты хочешь! Ходить же по обителям, просто обихаживая мирных асайев… Да, это важный труд, но не для тебя! Мастер Янава не одобрила бы такого решения. Она видела тебя на том пути, на какой поставила в самом начале!
Шамсэ опустила взор, прежде горящий ярым несогласием. На её лице отразилась нелёгкая печаль, а из правого глаза показалась крохотная слезинка, скользнувшая по щеке едва заметной трещинкой тёмно-синего цвета. Шамсэ тут же потёрла её пальцем, заживляя.
– Янава мертва, – произнесла она, сдерживая терзавшие её внутри горестные чувства, – жестоко с твоей стороны постоянно упоминать её так, будто она всё ещё с нами!
– Она не мертва, она просто оставила своё пурное тело и пыль! – с жаром возразил Гиб Аянфаль, – Это её выбор, и в этом она далеко не первая! Бесплотные появились ещё во времена Ханаи-Гейст. Она придёт после возрождения Онсарры, она сама говорила это. Нельзя так поддаваться впечатлениям, Шамсэ!
Сестра только покачала головой, поджимая губы, и ответила с уже явными слезами в голосе:
– Я видела, как нэны унесли её в башню Унагай. Я сама им помогала! И после этого ты убеждаешь меня ждать её возвращения… Тебя не было в тот день со мной, Сагита! Ты даже не пришла проститься с амой!
– Потому что я не собираюсь прощаться, – ответил Гиб Аянфаль, чувствуя несогласие, – Я её жду! И, к тому же, не выношу эти нэновские церемонии.
Шамсэ покачала головой, беря под контроль свои чувства. Она подстелила пелену под подготовленное пурное тело, и теперь приглядывалась к тому, как ловчее обернуть его. Гиб Аянфаль, скрестив руки на груди, наблюдал за её трудом.
– Тебе лишь бы всё порушить! – наконец с упрямством в голосе произнесла Шамсэ, вновь взглядывая на Гиб Аянфаля и начиная закрывать пеленой верхнюю часть туловища спящего асайя.
– А тебе, лишь бы всё было по-твоему, – в тон ей ответил Гиб Аянфаль, – ты слишком привязчива! Если ты в будущем начнёшь творить асайев как белая мать, придётся ведь смиряться с тем, что каждый из них окажется со своим жизненным путём, который тебе не всегда придётся по нраву. А некоторые вообще захотят оставить воплощение и придут к тебе завершать жизнь…Что в таком случае ты станешь делать?
Шамсэ опустила край пелены и прямо взглянула на Гиб Аянфаля. Её мягкое лицо светилось непреклонностью, которую не могли поколебать никакие доводы и сомнения.
– У меня никто не умрёт! – твёрдо произнесла она и, выдержав паузу добавила, – уж я позабочусь. А вот ты со своими сотворёнными можешь поступать, как знаешь.
– Я не собираюсь творить.
– А если Аммани выберет тебя следующей? – с хитрецой в голосе спросила Шамсэ, – Тогда под твою ответственность попадут и гаэньши, и отдельный клан матрон, которые воплощают монады, приведённые консулом Гейст!
– Ну, по крайней мере, это уже совершенно другой масштаб по сравнению с тем, чем занимаются рядовые матери. Аммани-Гейст изволит выбрать себе смену не ранее чем в середине следующего цикла, а мы ещё не пережили и грядущий конец. И потом под большим вопросом то, кто окажется избран – ты или я. А есть ведь ещё старшие сёстры.
– Есть, но никто из них не рвётся к верхам так, как ты. Про них мало кто и знает. А вот о том, кто такая ты, знает весь город. А вслед за тобой и про меня.
– Лично меня это вполне устраивает. Ладно, если не хочешь идти на площадь, то оставайся.
После этих слов Гиб Аянфаль вежливо склонил голову в прощальном поклоне и уже повернулся, чтобы уйти, но Шамсэ неожиданно бросилась за ним следом.
– Сагита! – позвала она и, подбежав к Гиб Аянфалю, крепко взяла за руку, – подожди! Ведь если ты пойдёшь наверх… Я-то останусь здесь, с нэнами и белыми сёстрами, мы спустимся в глубину нижних недр. Когда же мы теперь увидимся?
– Не знаю, – со спокойствием в голосе пожал плечами Гиб Аянфаль, – когда возродится Онсарра. Тогда все восстанут в обновлённых телах, и я тоже.
Шамсэ болезненно поморщилась, а затем, крепче перехватывая сестру под руку прижалась лбом к её плечу.
«Может быть, ты останешься?» – прозвучал в мыслях её негромкий голос, – «здесь, со мной. Белые сёстры и нэны разрешили некоторым патрициям и техникам волн спуститься вместе с ними в недра. Ты тоже могла бы!»
Эти бесхитростные слова неожиданно посеяли в его прежде непоколебимом сознании череду сомнений. Гиб Аянфаль не знал в точности, сколько ему оборотов в этом неведомом воплощении. Хоть он и патриций, но всё же ещё довольно молодой. И с ним нет амы Янавы, возвращения которой он так пламенно пообещал ждать. Кого он встретит на площади, и что с ним станет, когда мощные энергии взорвавшейся звезды сметут с поверхности всё, что не успеет погрузиться в недра? Но эти вспыхнувшие страхи неожиданно перекрыла сама собой возникшая уверенность в том, что волны хотят, чтобы он осознанно видел всё. И даже не в самом танце, а отдельно, на вершине башни, куда поднимаются только властители. Волны звали его и, внимая им, Гиб Аянфаль решительно отстранил от себя Шамсэ.
– Сестра, нет, – твёрдо ответил он, – я хочу видеть всё. Сама Гаэ призывает меня идти и смотреть.
Шамсэ подняла на него глаза. Ещё несколько мгновений её лицо было исполнено искренней тревоги, но затем резко стало спокойным. Только в глубине серебристых глаз затаилась колкая обида.
– Делай, как знаешь, – с холодком в голосе ответила она, – а мне… мне пора трудиться. Прости.
И Шамсэ, больше не взглянув на него, вернулась к плите и принялась запечатывать готовый кокон. Гиб Аянфаль хотел сказать ей на прощание что-нибудь ободряющее, но в комнату вошла одна из младших белых сестёр. Говорить при ней дальше было невозможно.