Башни Анисана
Шрифт:
Мысли асайев переплетаются в волнах, сливаясь в единое глобальное поле. Во время великих торжеств, когда волны усиливаются, становится трудно различить, что думаешь сам, а что асай рядом с тобой. Особенно мощными являются мыслетоки – направленные течения информации в срединных волнах, вовлекающие в себя воззрения, двигающие большей частью асайев. Они могут захватить сознание, увлечь в разрозненные рассуждения и незаметно склонить к какой-либо точке зрения, которую Гиб Аянфаль ни за что бы не счёл верной, доводись ему поразмыслить самостоятельно. К тому же простые городские строители особенно подвержены действию общих мыслей. Во время труда они привыкают подчиняться единому разуму, направляемому старшим строителем или архитектором, и потому не всегда могут отойти
Аба застал его возле башни, когда Гиб Аянфаль был ещё ребёнком, и строго запретил подниматься, утверждая, что это опасно, он может в любой момент сорваться и упасть вниз. А если ему так хочется научиться находить уединение мыслей, то этому как раз нужно обучаться внизу, где волны бушуют. Единение, столь важное для любого асайя, – в нём самом, в его искусстве править своим внутренним полем посреди вселенной Анисана. Гиб Аянфалю не нравился этот запрет, ведь даже Голос, пристально следящий за безопасностью детей Звезды, ничего не говорил ему, когда он начинал подъём. В хорошую погоду это было несложно – строителям часто приходится взбираться и не на такую высоту. Поэтому он продолжал свои путешествия, но уже без ведома абы.
На вершине Гиб Аянфаль порой думал о том, как ему поскорее выучиться и подняться в патриции. Это были сокровенные мысли, и потому только тут он мог предаваться им, не опасаясь случайного внимания.
В младшие патриции асай переходит в тот момент, когда становился обладателем пяти обретённых энергометок, которые или отрываются сами, или их открытию способствуют белые сёстры. Большинство зрелого населения асайев имеет на груди две-три метки, которые появляются вместе с тем, как возрастает мастерство асайя во владении рабочей точкой. Многие останавливаются на этом пределе. Другие идут дальше, и их тела постепенно покрывают новые и новые метки, количество которых красноречиво указывает на то, с каким по старшинству патрицием имеешь дело.
Гиб Аянфаль пока не имел ни одной энергометки и считался юным асайем. Ему шёл только восемьдесят четвёртый оборот, и по сравнению со средним возрастом асайя Онсарры срок это был самый что ни на есть крохотный. Юность асайев долга. Начинается она в сорок оборотов с первого призыва к труду, когда молодой асай облачается в одежды, принесённые ему замковым белой сестрой, и снимает с шеи детскую ленту. Юность длится, пока происходит полное раскрытие рабочей точки, прозрение в танце и тонких волнах. Чаще всего конец её приходит вместе с первой появляющейся на груди энергометкой. Но у всех здесь свой срок. Кто-то становится её обладателем, минуя вторую сотню оборотов, а другие остаются юными добрый звёздный цикл.
Гиб Аянфаль мечтал, что, когда придёт его время, он станет обладателем целой сотни энергометок и сменит песочный наряд простого строителя на архитекторское одеяние. А если он станет старшим патрицием, то на его груди появится и знак. До получения его Гиб Аянфалю было ещё расти и расти, но он заранее придумал, что это будет алый круг. Этим он бы поддержал их своеобразную семейную традицию: знак абы – синий круг, а у Ае на груди – четыре маленьких голубых круга. Подолгу оставаясь на башне, Гиб Аянфаль порой пускался в совсем отстранённые мечтания, внутри которых представлял себя даже на месте правителя Онсарры. И ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом. Хотя шёпот волн подсказывал, что вообще-то многим асайям кроме него приходят подобные мысли и каждый из них считает себя вполне подходящим на столь высокое положение.
А ещё он поднимался на башню, чтобы увидеться с родичем Ае. Его называли универсальным мастером волн потому, что у него было несколько рабочих точек, позволявших трудиться со срединными и тонкими волнами. Он был одним из старших вестников, управлявших мыслетоками Рутты в срединных волнах, а в тонком диапазоне его заботой были сонные волны, в которые погружаются асайи во время отдыха. Волновые крылья были неизменным атрибутом небесного асайя, и Ае много времени проводил в атмосферных обителях, в основном решая вопросы их взаимодействия с жителями поверхности. Но главным его делом, по которому его знало большинство асайев со всех твердынь Онсарры, было дело ведущего. Ведущие всегда были только старшими патрициями и занимали высокое положение, приближённое к правителю. Именно они задавали направление глобальным эмоциям и настроениям, охватывающим большие группы асайев. Гиб Аянфаль мало знал о том, как протекает этот труд, но видел, что Ае всегда окружён атмосферой воодушевлённого поклонения. На Гиб Аянфаля она не действовала, но зато он видел, как, в особенности на торжествах, обычно спокойные и рассудительные асайи вдруг погружаются в беззаботную радость, едва Ае появляется перед ними. Торжества, как малые, так и великие всегда были особым делом для ведущих, ведь на них они проявляли апофеоз своей волновой силы, объединяя множество асайев во время танца – одного из самых значимых асайских действ.
Аба Альтас очень гордится всеми этими достижениями, и частенько хвалится своим гостям, что его дитя добилось таких высот всего-то за один звёздный цикл. Твердыни Онсарры ещё никогда не знали таких молодых ведущих, одарённых мудростью. Поэтому для Гиб Аянфаля старший родич был одним из самых вдохновляющих примеров.
Для того, чтобы встретиться здесь, им не требовался зов волн. Каждый был уверен, что непременно увидит здесь другого. Так было и сегодня – очень скоро Гиб Аянфаль ощутил приближение. Он оглянулся – на площадку опустился Ае. Он был высоким и статным в длинных светло-голубых одеждах, белое лицо с правильными чертами исполнено мягкого спокойствия, чёрные волосы оплетены белыми лентами, а за спиной сияют мягким светом два мощных волновых потока-крыла.
Ае приветственно кивнул Гиб Аянфалю и присел на огибавший верхнюю площадку стебель рядом с ним.
– К сожалению, я не успел на трапезу – проговорил он, – долго возвращался с Девятой твердыни. В пути я уловил, что аба Альтас был вчера чем-то очень встревожен, а волны молчат. Тут что-то стряслось?
И Ае вопросительно взглянул на Гиб Аянфаля. Строитель немного помедлил с ответом. Он хотел рассказать о случившемся несколько позднее, но от Ае невозможно ничего утаить. Старший родич обладал прозорливостью, которая позволяла ему безошибочно чувствовать, когда ему говорят неправду или что-то скрывают. Эта способность порой изрядно смущала Гиб Аянфаля.
– Да, – ответил он, – Всё из-за меня.
И он пересказал Ае то же, что и абе Альтасу, добавив:
– Аба считает, что я принял золотистую амброзию. Но это не так! Ты же веришь мне?
Он с надеждой взглянул на родича. Ае легонько коснулся пальцами его лба. Через это прикосновение он считал физическое состояние строителя.
– Верю, – спокойно ответил он, – Ты бы не смог с собой такого сделать.
– Как я рад, что хоть ты веришь! Аба упёрся в своё и едва не оставил меня сегодня дома!
– Его можно понять, – снисходительно заметил Ае, – У меня это происшествие тоже вызывает немалые опасения. Странно, что волны молчали. Я бы даже предпочёл обратиться к охранителям порядка. Впрочем, возможно, они всё уже знают, но разбираются с провинившимися сами, не вводя в дело нас.
– Хорошо бы, – проговорил строитель, – мы с абой договорились, что я должен сам всё вспомнить.
Ае одобрительно кивнул в ответ на эти слова, устремляя взор к подножью башни. Гиб Аянфаль тоже посмотрел вниз, следуя за его взглядом. Вокруг башни шумел пасочный сад. Там уже темно, синий сумрак окутывает дорожки. Он увидел, что их сестра Гиеджи в компании с другими сеятелями идёт ухаживать за растениями. Днём Гиеджи трудится в садах при других замках, а вечером в их собственном. Гиб Аянфаль иногда пытался помогать ей из чувства семейной солидарности, но с его рабочей точкой это не очень-то получалось. А сейчас он был как отрезанный от всего, что осталось внизу.