Башни полуночи
Шрифт:
Ему нечего было сказать в ответ.
– Это не только зависть, - сказала Илэйн, забирая у него вёсла.
– Это эгоизм. Сейчас мы не можем себе позволить быть столь недальновидными.
Несмотря на его возражения, она сама взялась за весла и начала грести к берегу.
– И это, - заявил он, - я слышу от женщины, которая самолично возглавила атаку на Чёрную Айя.
Илэйн залилась краской. Он был уверен, она бы дорого дала, чтобы он никогда не узнал об этом случае.
– Так было нужно. И, кроме того, я говорю «мы». Ты и я - у нас общая проблема. Бергитте твердит,
Лодка ударилась о мостки. Илэйн подняла вёсла и протянула руку. Гавин вылез сам и помог ей сойти на берег. Она нежно сжала его руку.
– Ты разберёшься, - сказала она.
– Я освобождаю тебя от необходимости становиться моим Капитан-Генералом. Сейчас я не желаю назначать другого Первого Принца Меча, но ты можешь сохранять этот титул, временно не исполняя свои обязанности. Тебе не нужно ни о чём волноваться, пока ты готов показываться на возникающих время от времени официальных приёмах. Я оглашу это немедленно, упомянув о поручении тебе других дел ввиду наступления Последней Битвы.
– Я… Спасибо тебе, - сказал он, хотя и не был полностью уверен, что он благодарен. Слишком уж всё сказанное было похоже на требование Эгвейн не охранять её дверь.
Илэйн вновь сжала его руку, развернулась и направилась к своей свите. Гавин смотрел, как она обращается к ним со стальными нотками в голосе. Казалось, её величие возрастает день ото дня, подобно распускающемуся цветку. Жаль, что он не оказался в Кэймлине раньше, чтобы наблюдать этот процесс с самого начала.
Он понял, что улыбается, и повернулся, чтобы продолжить свою прогулку вдоль Розовой Межи. Его сожалениям было не устоять перед безудержным напором присущего Илэйн оптимизма. Только ей удавалось обозвать человека ревнивцем и не испортить ему настроение.
Он прошёл сквозь волны благоухания, солнце пригревало его шею. Он прогуливался там, где, будучи детьми, они играли с Галадом, и думал о матери, гулявшей по этим садам с Брином. Ему вспомнились её заботливые наставления, когда ему случалось ошибиться, и её улыбки, когда он поступал так, как должно принцу. Эти улыбки были словно восход солнца.
Это было её любимое место. Она жила в нём, в Кэймлине, в безопасности и силе андорцев, в Илэйн - которая час от часу всё больше походила на мать. Он остановился около пруда - в том месте, где в детстве Галад спас его, когда он тонул.
Возможно, Илэйн права. Возможно, ал'Тор не имел отношения к смерти Моргейз. А даже если и имел, то Гавину никогда это не доказать. Но это не имело значения. Ранд ал'Тор уже был приговорён к смерти в Последней Битве. Так зачем же ненавидеть этого человека?
– Она права, - прошептал Гавин, наблюдая за танцующими над водной гладью ястребиными стрекозами.
– Мы в расчёте, ал'Тор. С этого момента мне нет до тебя дела.
Он почувствовал, что с его плеч свалилась страшная тяжесть. Гавин испустил долгий облегчённый вздох. Только сейчас, когда Илэйн официально отпустила его, он осознал, насколько сильно он терзался
Время сосредоточиться на Эгвейн. Он залез в карман, вытащил нож убийцы и, повернув к солнцу, принялся рассматривать красные камни. Он действительно обязан защитить Эгвейн. Положим, она отругала его, гневалась на него и прогнала прочь. Но если бы ему удалось сохранить ей жизнь - разве всё это не стоило бы этого наказания?
– Во имя могилы моей матери, - резко прозвучал голос сзади, - где вы взяли это?
Гавин обернулся. Женщины, которых он приметил ранее, стояли на дорожке прямо за его спиной. У возглавлявшей их Диманы волосы были тронуты сединой, а уголки глаз испещрены морщинками. Разве она не работала с Силой, которая, как предполагается, останавливает признаки старения?
Её сопровождало двое. Одна - пухлая молодая женщина с тёмными волосами, другая - крепкая, средних лет. Именно она только что с ним заговорила. У неё были широкие, казавшиеся невинными глаза. И ещё она казалась напуганной.
– Что такое, Марилле?
– спросила Димана.
– Этот нож, - сказала Марилле, указывая на руку Гавина.
– Марилле видела такой же раньше!
– Явидела такой же раньше, - поправила Димана.
– Ты человек, а не вещь.
– Да, Димана. Тысяча извинений, Димана. Марилле… Я не допущу ошибки вновь, Димана.
Гавин поднял бровь. Что не так с этой женщиной?
– Простите её, милорд, - сказала Димана.
– Марилле долгое время была дамани, и она с трудом привыкает.
– Ты шончанка?
– сказал Гавин.
– Ну конечно. Я должен был заметить акцент.
Марилле энергично кивнула. Бывшая дамани. Гавин похолодел. Эту женщину учили убивать с помощью Силы. Третья женщина хранила молчание, наблюдая с любопытством. В ней признаков раболепия и близко не было.
– Мы должны идти, - заявила Димана.
– Для неё не больно-то хорошо видеть то, что напоминает о Шончан. Пойдём, Марилле. Я полагаю, это просто трофей, который лорд Траканд взял в битве.
– Нет, постойте, - сказал Гавин, поднимая руку, - ты узнаёшь этот клинок?
Марилле посмотрела на Диману, словно спрашивая дозволения ответить. Женщина из Родни вымученно кивнула.
– Это Кровавый Нож, милорд, - сказала Марилле.
– Вы не могли добыть его в бою, потому что никто не может победить Кровавых Ножей. Они непобедимы. Они погибают, только если их собственная кровь обернётся против них.
Гавин нахмурился. Что это за бессмыслица?
– Так это что, шончанское оружие?
– Да, мой господин, - сказала Мирелле, - его носят Кровавые Ножи.
– Я думал, ты сказала, что это и есть Кровавый Нож.
– Так и есть, но так называют и тех, кто ими вооружён. Они таятся в ночи, направляемые волей Императрицы - да живёт она вечно - дабы повергать её врагов от её имени и умереть во славу её.
Марилле опустила глаза ниже.
– Марилле слишком много болтает. Она просит прощения.
– Я прошу прощения, - сказала Димана с ноткой раздражения в голосе.
– Я прошу прощения, - повторила Марилле.