Башня континуума
Шрифт:
Бенцони стиснул челюсти и мертвой хваткой вцепился в драгоценный портфель с документами, формулярами, бланками, главное — с гербовыми печатями, наделенными волшебным даром придать легитимность хоть рулону туалетной бумаги. Гордон вдруг самым чудесным образом переменился в лице. Перестав бешено искрить глазами, он ухватил лендлорда за грудки, стал что-то тихо нашептывать на ухо и, не переставая нашептывать, вывел вон.
«Портфель не отдам, — мрачно думал Бенцони, только через мой труп». Больше он ничем не мог помочь Гордону. Разве молитвой. Минут через двадцать Гордон вернулся. Можно было лишь догадываться, насколько тяжко дался ему разговор.
— Ушли?
Гордон молча кивнул. По лицу его горячими масляными струйками тек пот.
— Что им нужно.
— Таггерта в отставку. И отменить Программу. Иди, пока не поздно. Тебя выпустят из здания.
— Надо ли понимать, что ты отказался участвовать в антиправительственном восстании, и лендлорды и пальцем не шевельнут, когда нас линчуют?
— Верно. Так что уходи прямо сейчас. Людей там собралось уже не меньше трехсот тысяч. Многие вооружены, и отнюдь не детскими совками для песка. В отличие от Таггерта и прочих кретинов, что с ним заседают сейчас, я уверен: Гражданская Милиция и армейские подразделения не будут мешать… а то и подсобят погромщикам, чем возможно.
— И ты будешь сидеть здесь один и отстреливаться?
— Да. Буду, — ответил Гордон спокойно и просто.
Подушечками пальцев Бенцони любовно погладил портфель, будто лоснящуюся шкурку животного.
— Я никуда не пойду.
— А?
— Никуда я не пойду. Я не могу уйти отсюда, даже если захочу. Я по-прежнему действующий глава администрации законно избранного губернатора.
Секунду они смотрели друг на друга, потом Гордон широко улыбнулся.
— И ты, Брут, — сказал он.
— Да. И я.
Гордон ворвался в кабинет Таггерта, вышибив дверь пинком и подвывая, как дикий зверь, истерзанный, избитый, забрызганный грязью и кровью, но, невзирая на это, непобежденный и неукротимый. Чиновники поглядели в дуло его лучевой винтовки, в его безумное лицо, в искрящие ненавистью янтарные глаза, и ринулись толпой к выходу. Многие из них за время пребывания на важных постах отъели солидные туши и застряли в дверях, создав затор. Гордон помог по мере сил, подталкивая упитанных слуг народа пинками и понукая прикладом винтовки. Бенцони, крепко прижимая к себе портфель, все это время хладнокровно держал Таггерта в прицеле лучевика. Ликвидировав затор, Гордон запер двери и, бешено скалясь, обернулся к губернатору.
— Чего ты там говорил про мою молодую, красивую жену?
Таггерт пронзительно вскрикнул.
— Я протестую!
— Мы занесем твои протесты в протокол, зажиточная скотина, — ответил Гордон и ударом железобетонного кулака отправил губернатора в нокаут, — давай, Юджин.
В четыре руки они придвинули к дверям монументальный, красного дерева, книжный шкаф. Бенцони открыл драгоценный портфель, достал бланки и стал быстро заполнять четким, уверенным почерком, не обращая внимания на бушующую за окнами толпу. Гордон, кривясь и хромая, обошел кругом стола, разыскал протокол одиозного совещания, быстро пробежал глазами, зашел в облицованную зеленым мрамором и отделанную золотом ванную комнату и, порвав документ в клочья, отправил в сточную трубу. Потом включил холодную воду, жадно напился и ополоснул лицо. Задрал перепачканные кровью и грязью свитер, рубашку и майку, осмотрел ножевую рану на правом боку — результат дружеской беседы с сокамерниками. Пустяки. Царапина, пусть и довольно глубокая, но беспокоиться не о чем. Налив в стакан воды, Гордон вернулся в кабинет и окатил губернатора. Без толку.
— Таггерт? О, дьявол, неужели мы потеряли этого великого человека.
Гордон проверил ему пульс и сердцебиение, похлопал по щекам. Покосился на Бенцони. Тот как раз приступил к главному пункту бюрократического священнодействия — то есть, ставил печати. Гордон не решился тревожить мастера за работой. Дожидаясь, пока чиновный гений нанесет последние штрихи, Гордон приблизился к окну и, вдавившись в стену, рукой в перчатке приподнял край красной бархатной шторы. Ситуация на площади ухудшалась с каждой минутой. Гордон кристально ясно осознал, что скоро точка кипения будет безвозвратно преодолена, толпа сомнет охранные кордоны и ринется на штурм здания.
— Готово, — торжественно возвестил Бенцони.
Гордон брезгливо покосился на губернатора.
— Этот… не приходит в себя.
— Эх, ты, молодо-зелено, учись, — сказал Бенцони и носком безупречно начищенного ботинка пнул Таггерта под ребра. Жизнь мигом вернулась к губернатору, воздух с хрипом и свистом вырвался из легких, налитые кровью глаза распахнулись, бешено вращаясь и норовя выскочить из орбит.
— Ку-ку, — поприветствовал шефа Гордон, приставив к его покатому лбу ствол винтовки.
Бенцони перекривил рот.
— Ну! Ты выбрал время развлекаться. Вот, он опять отключился и, вдобавок, намочил штаны.
Теперь Гордон знал, как поступить. Пинок под ребра тяжелым сапогом вновь реанимировал Таггерта, и дальше все пошло быстро и гладко. Таггерт был сломлен и безмолвно подписал документы, в том числе, постановление о возвращении Гордону его должности; он бы сейчас подписал что угодно, в том числе и свой смертный приговор. Складывалось впечатление, будто бывший губернатор повредился умом, ибо, покончив с формальностями, Таггерт замычал, изо рта его пошла пена, и он на четвереньках пополз прочь, путаясь в штанинах мокрых брюк.
— Иди, — сказал Бенцони Гордону, кивая в сторону балкона.
— Да. Хорошо.
— Надеюсь, это сойдет нам с рук.
— Хотелось бы верить, — пробормотал Гордон.
А что он мог еще сказать? Задержав дыхание, как пловец перед нырком в прорубь, Гордон ступил на балкон. С высоты пятого этажа трехсоттысячная недружелюбная толпа, вдобавок вооруженная до зубов, выглядела не слишком вдохновляюще. Гордон покачнулся и прикрыл ладонью глаза, оглушенный воплями и ослепленный вспышками десятков футур-камер, которые, похоже, готовились заснять грядущую бойню. Признаться, на мгновение Гордон растерялся, но тут заработали встроенные динамики системы оповещения, и толпу ушатами ледяной воды окатил вой сирен и бравурные звуки какого-то военного марша. После того, как стих бой барабанов и грохот литавр, воцарилась относительная тишина. Теперь Гордон мог говорить.
— Сообщаю вам, что губернатор Таггерт только что подал в отставку по состоянию здоровья. Вот его официальное заявление.
— А что с ним? — крикнул кто-то в толпе.
— Ну… я не врач… но, полагаю, у него сломана челюсть. И два-три ребра. Прискорбный нечастный случай, понимаете ли.
Далее Гордон сообщил трехсоттысячной толпе, что, в связи с нездоровьем Таггерта, теперь исполнять обязанности губернатора будет он, первый вице-губернатор, вплоть до внеочередных перевыборов, которые, согласно местному законодательству, состоятся в феврале следующего стандартного года. Он также поведал взбудораженному народу, что самым первым своим указом отменил Продовольственную Программу. Новости разошлись по толпе, будто круги от камня, брошенного в глубокую воду. Люди постепенно успокаивались, хотя некоторые ощущали себя разочарованными. Неужто они напрасно спозаранку тащились в несусветную даль с зажженными факелами, наточенными вилами и заряженными винтовками? Теперь задирам взбрела в голову затея линчевать бургомистра, благо, здание городской ратуши находилось всего в двух кварталах от здания администрации губернатора.